Острие карандаша уперлось в край листа.
— Это где? — спросил Гриценко.
— Это, кажется, Соловьева, — сказал Андрей.
— Угол Соловьева и Каменной, — пояснил дядя Саша. — От нашей машины будет метров тридцать, стоянка там разрешена. Если не увидишь свободного места, проедешь чуть дальше, но не слишком далеко.
— Понял, — сказал Гриценко.
Привалов посмотрел на Андрея с Никой.
— Вы будете ждать, — сказал он.
— Где? — спросил Андрей.
Дядя Саша кивнул на Гриценко.
— У Максима в машине. В клинику я вас с собой не возьму.
Андрей почувствовал обиду.
— Я тоже хочу, — сказал он.
Он уже представлял, как крадется полутемными коридорами, как скользит мимо слабо освещенных кабинетов, как прячется в нише, забывая дышать и пропуская мимо охранников с фонариками и, возможно, автоматами.
— У тебя нет навыка, Андрей, — сказал дядя Саша.
— Я — за Темкой…
Привалов не дал продолжить.
— Я это понимаю. Но ты, скорее, помешаешь нам с Мишей, чем поможешь. Расположение кабинетов знаешь? А камер? В связке работал? Вырубить человека сможешь?
Андрей, сглотнув, кивнул.
— Вырубить — смогу.
Дядя Саша заглянул ему в глаза.
— Уверен?
— Я возьму молоток.
Справа, от окна, надвинулся Свечников.
— Не убить, Андрей, вырубить, — сказал он.
— Тем более, — добавил Привалов, — чем больше будет народу, тем мы будем заметнее. Мы и вдвоем-то, скорее, попробуем на удачу, хотя и примерялись к этой поликлинике не один раз.
— Я могу просто посидеть на входе, — сказал Андрей.
Ему хотелось хоть как-то поучаствовать в спасении сына. Личное бездействие казалось предательством.
— Андрей.
— У регистратуры.
— Нет, опасно, — сказал дядя Саша. — Срисуют на камеру. У нас-то с Мишей проработаны пути отхода. А у тебя?
— Дядь Саша, я должен… Ты пойми, — Андрей сжал кулаки. — Я себе простить не могу, что Темка у них оказался.
— Вот и подумай, как будешь жить с этим дальше, — сказал Привалов, мотнул головой. — Все, Андрей, закончили с этим. Ты понял? Документы и деньги. Воду, газ перекрыть, счетчик вырубить, договориться по работе.
— Я за «хондой», — сказал Гриценко Андрею. — Выходите к шоссе, я подъеду минут через пятнадцать.
Пожав всем руки, попрощавшись, он вышел из кухни. В прихожей вспыхнул свет, звякнула цепочка, стукнула дверь.
— Так, Миша, мы тоже…
Дядя Саша, похлопав Свечникова по спине, вместе с ним покинул квартиру. Андрей опустился на стул. Ника ходила тенью, собирала вещи. Ну, вот, говорила она, и это отдавалось в голове Андрея зыбким шелестом, хорошо, что я не стала Темушкин рюкзак разбирать, в него сейчас и паспорта, и свидетельство о рождении, и медицинские карты сложим. Я думаю, дядя Саша нашего Темку выручит…
Андрей кивал. Он смотрел на руки, лежащие на коленях, на пальцы, до белых ямок, белых отпечатков втиснувшиеся друг в друга, на крохотный порез на косточке указательного. Кухня вдруг провалилась в пустоту, в темноту, перестала существовать, и ему вспомнилось, как они с Темкой загадывали, какого цвета автомобиль первым проедет по участку видимого из их окна шоссе.
Темка почти весь забрался на подоконник, грозя лбом выдавить стекло, Андрей, спасая Никину традесканцию в горшочке, подвинул сына левее. Давай, чтобы и тебе, и растению было хорошо? Но мне так не видно, что с краю. Я тоже не вижу. Нет, ты глаз закрой. Оба? Пап, который правый. Хорошо, тогда мои зеленые. А мои — красные. Ты как пират, пап! Я просто держу слово…
— Андрей!
Ника толкнула Андрея в плечо. Темка растаял, пальцы остались.
— Андрей, ты будешь собираться или нет? — спросила Ника высоким голосом, закручивая и засовывая в кармашек рюкзака солонку. — Гриценко вот-вот подъедет.
— Не кричи, — сказал Андрей.
— Я не кричу. Только ты будь, пожалуйста, поживее.
Андрей посмотрел на жену.
— Это ты Темку бросила, — сказал он.
Ника остановилась у холодильника.
— Что?
— Могла бы держать покрепче.
— А где был ты? — прошептала Ника.
Хлопнула дверца холодильника. Андрей вздрогнул. Рюкзак оказался у него в руках. Нику выдуло из кухни.
— Сволочь!
Андрей поежился. Да уж, не примерные родители. Господи, подумалось вдруг ему, что я делаю? Ника-то здесь при чем? Ей куда хуже, чем мне.
— Ника!
Оставив рюкзак в прихожей, он шагнул в темноту зашторенной комнаты. Жена сидела на диване, не человек — натянутая струна. Едва он вошел, она отвернула голову к окну. Андрей покаянно застыл рядом.