— Заинька.
Она почувствовала прикосновение губ. К щеке. Он забыл, что нужно в лоб. Губы тоже другие — не горячие. Шершавые, слегка влажные.
— Ух ты, какая… Стройная, как всегда, и юн…
Она усмехнулась.
— Ладно, не буду. Не юная, но молодая. Она улыбнулась.
На самом деле она стройная женщина, хотя ей далеко за сорок, в брючках-капри из темно-зеленого хлопка. В футболке на тон светлее. Потому что этот цвет оттеняет волосы, подкрашенные уже, но близкие к изначальному русому цвету. Они едва прикрывали уши, а Глебу всегда нравилась ее коса. Его мать говорила, что провокационная порочность движений в танго и внешняя невинность партнерши — особенно коса, придают особенную… остроту… Теперь бы сказали «сексуальность», но в то время таких слов не отыскать было даже в романах.
— Г-Г-Глеб, — выдохнула она. — На самом деле ты?
— Ага. Отойдем… Оставь чемодан. — Она поставила его вертикально, на колеса. — Девушка, — он улыбнулся той, что стояла за Зоей, — подталкивайте его, ладно? — Подмигнул. Потом повернулся к ней: — Отойдем на минутку.
Они отошли к стеклянной стене.
— Ты куда? — спросил он, потом взглянул на табло. — А, Монастир. В Тунис, стало быть? Загорать и купаться?
Она кивнула.
— А ты? В Дюссельдорф, да? — Тоже посмотрела на табло.
— Да, да, да. Как жаль, что у нас нет времени. — Он сдвинул рукав и взглянул на часы. — Мой турбийон скоро протрубит отбой, — пробормотал он, и Зоя отметила, что эту фразу он произносит привычно, не думая. Видимо, слишком часто. А значит, часы с дорогим механизмом у него давно. Это, в свою очередь, означает, что жизнь Глеба сложилась успешно.
А ее? Сердце вдруг дернулось вверх, а потом, не достигнув высшего предела, сорвалось. Как подбитое.
— Заинька, я должен тебя расспросить… рассказать…
Она смотрела в его синие глаза. Он в ее — серо-синие. Говорят, люди с глазами похожего цвета видят мир одинаково. А у ее мужа глаза серые. У жены Глеба — какие? Глупая мысль, одернула она себя.
— Твой мобильник, — бросил он. — Быстро диктуй.
Зоя продиктовала.
Он наклонился к ней, поцеловал в щеку.
— Ты… танцуешь? — спросила она. Глупый вопрос. Ему столько же лет, сколько ей, подумала, едва вопрос отзвучал. — То есть, — она усмехнулась, — танцевал? После, я имею в виду.
— Пробовал. — Он кивнул. — Но не смог найти партнершу. — Он улыбнулся и взял ее за руки. Сжал. — А ты?
— То же самое. — Она ответила тихим пожатием. — Никто не подошел.
Засмеялись. Признание соединило их, почти как прежде. Не внешне, а глубоко внутри. А если бы снова, рвался вопрос, получилось бы? Может быть, он спросит?
— Мне жаль, но пора.
Глеб еще раз стиснул ее руки, троекратно приложился к щекам, окинул восхищенным взглядом и ушел.
Зоя Павловна постояла еще минуту, невидящим взглядом упершись в застеколье. Там сновали люди с чемоданами, сумками, катили машины, автобусы. Но разве она замечала их?
Наконец вернулась к своему чемодану. Девушка выполнила поручение, толкала чемодан на колесиках, искоса наблюдая за ними.
— Элегантный мужчина, — не удержалась она, когда Зоя Павловна вернулась.
Она кивнула.
— Как всегда, — не то согласилась, не то похвасталась.
Механически положила на стойку билет и паспорт, так же, не думая, прошла паспортный контроль. Она не зашла в дьюти-фри, хотя никогда не отказывала себе в удовольствии понюхать новые духи, побрызгать на запястье туалетной водой, мазнуть кремом руку из пробника. А потом, благоухая, отправиться к полкам с коробками конфет, рядами коньяков, вин, виски, джина и много чего еще, чтобы оторваться от обыденности и приготовиться к вылету в другие миры.
На этот раз Зоя Павловна встала возле окна, тщась отыскать на летном поле самолет, в котором отбудет Глеб в Германию. Он что, живет там? На самом деле?
Когда-то давно мать говорила, будто Глеб живет за границей. Зое хотелось узнать подробности — как, почему. Но она запрещала себе думать о нем.
Зачем? У нее другая жизнь, не самая плохая, между прочим. А то, что было… было давно. Почти не с ней. Да почему «почти»? На самом деле, без всякого «почти». Разве она — та же самая Зоя? Была Зуева, а теперь Зоя Русакова. Она живет не в Вятке, а в Москве. У нее муж, приличный человек, дочь. «У Зои есть все, о чем может мечтать нормальная женщина», — говорила мать по телефону своим подругам.
А ненормальная? — с внезапной злостью спросила себя Зоя. — О чем мечтает ненормальная женщина? Почему она не спрашивала мать об этом?
Она сама знала, потому и не спрашивала. Ненормальная думает о любви. О любви мать никогда не говорила. Она говорила другое: «Я знаю лучше, что нужно тебе». Но чтобы Зоя не выломилась из стройного плана, для нее намеченного, она бросила дочери такой козырь!