А он хотел увидеть у себя дома такой беспорядок, почувствовать особое тепло и запах детской.
Последнее время ему стали надоедать балетные спектакли с их мишурой. То, что видится зрителю, — простор, перспектива, глубина, блеск, богатство, — для тех, кто на сцене, просто-напросто плоский задник, грубое малеванье, потертое от употребленья, а роскошные уборы и драгоценности — всего лишь крашеные перья, матерчатые цветы, стеклярус, позолоченный сутаж — дребедень и дешевка.
Алексей мечтал о танце, свободном от сценического оформления, — движенье, музыка, свет, немного цвета. И как можно меньше традиционных элементов. Он их не отвергал, это прекрасная школа, необходимая в их искусстве, но он хотел свободы и широты движенья, импровизации в сольном танце. Алексею думалось, что он мог бы создать нечто стоящее, не для себя только, не как танцовщик, но как хореограф, балетмейстер.
Его тридцать два года тоже переломный возраст. Он начал чувствовать сердце. Особенно с Инной на вытянутых руках. Кстати, эти поддержки казались ему также рутиной, живой скульптурой в устаревшем стиле рококо.
Да, врач нашел расширение сердца: насос перегружен, что и говорить, ведь искусство балета — особое искусство. В каком другом полет воображенья так связан с натужной работой мышц?
Писатель, художник, режиссер, драматический актер — им не надо ежедневно выламывать, выкручивать свое тело, они не обливаются потом, работая словно шахтеры или горновые. Им неведома ранняя трагедия возраста. Скоро и он оттанцует свое, и хорошо, если ждет его работа балетмейстера. Самостоятельная, другой он не хочет. И чтобы дома — Инна с детьми. Он может содержать семью. Кое в чем, конечно, придется себе отказывать, но дом их и так набит игрушками: магнитофоны, фото- и киноаппараты, стереопроигрыватель, транзисторы, электроприборы на кухне и «Жигули» в гараже.
А недавно, вместе с «заслуженным» получил он новую квартиру — трехкомнатную. В так называемой гостиной, двадцатиметровой комнате, по проекту Алексея смонтировали брус и шведскую стенку для занятий. Здесь было все, что нужно для работы: магнитофон и проигрыватель, простой дощатый пол, напольные весы, гири и штанга, которую Алексей называл шутя «двойник моей жены», — он поддерживал свою атлетическую форму еще и такой нагрузкой.
Инна мечтала о новой мебели, но уступила мужу и обставила гостиную в восточном духе — матрасы, покрытые коврами, низенькие шестигранные столики, выписанные из Ташкента. Все это выдвигалось из углов, когда бывали гости. Не часто.
В этой комнате, думал Алексей, неплохо будет работать с ребятами — учить их своему делу, а если не обнаружится склонности — заниматься гимнастикой.
Алексей вернулся в спальню. Инна уже спала. Осторожно, чтобы не разбудить ее, лег на свое жесткое ложе. Вот и в этом они разные: на его тахте поверх фанеры один плоский матрас из морской травы, у нее, на соседней, — два, и верхний, волосяной — мягкий.
И опять он подумал о новой партнерше. Мог бы начать работать с молоденькой, с одной из выпускниц хореографического училища, танцевавших в кордебалете. Есть там одна носатенькая звездочка — Королькова Аня. Странная закономерность: самые одаренные балерины некрасивы. А в легкой тощенькой Корольковой несомненно что-то есть, и сквозь ее угловатость угадывается образ женственный, романтический. Он к ней присматривался последнее время — она перспективна. Впрочем, есть ли время начинать с неумелой? Это потребует от него громадных сил. И вообще все это возможно, если Инна захочет…
Если бы Инна могла понять всю сложность ситуации, подумать о них двоих. Но нет, она тщеславна, как все красивые женщины, избалованные успехом. Аплодисменты, цветы, крики «браво!», молодые и пожилые поклонники, проникающие за кулисы, завистливые взгляды соперниц-соратниц.
Способна ли она трезво взглянуть на будущее? Нет, она отравлена успехом. Их успехом. Успехом, который создал он сам. Да-с, вот так. А зад она все-таки выставляет в реверансе…
Алексей повернулся на бок, спиной к жене, и вскоре, убаюканный ее сонным дыханием, тоже заснул.
В неполной ночной темноте по комнате бродили тени, занавески слегка колыхались от ветра или от дыхания спящих. А может, то были не тени, а, невидимые, бродили по комнате сны.
В артистическую Инне принесли цветы, но, когда она подошла, в корзине оказалась цветная капуста, и вдруг кочешки обратились в кошечек, маленьких котят. Один прыгнул к Инне на грудь и стал месить лапками. Ей было щекотно, смешно, чуточку стыдно — котенок откровенно просил молока. Инна не гнала его, он был мил, ей даже хотелось покормить его, но она боялась — кто-нибудь войдет и увидит. А из корзины вылезали еще и еще котята. Тут же оказался Алексей, простой, домашний, в тренировках, — присел на корточки играть с ними. «Вот видишь, как весело, а ты не хотела, дурочка».
Алексею под утро приснилась Клава — буфетчица из артистического фойе. Толстая белотелая Клава, давно в него влюбленная. Алексей, как всегда, поговорил с ней ласково, она же спросила, не надо ли ему достать ветчины или икры. Тут оказалось, что вокруг никого нет, и Алексей понял — ему назначено свидание. Клава вышла из-за стойки, сбросила халат и оказалась в ночной голубой рубашке, украшенной нелепо перьями и розами. Белая Клавина телесность влекла его, но лишь зашли они в темное пустое фойе — зазвенел звонок, приглашая на сцену. Алексей возмутился: «Опять эта сцена!» Вдруг Клава обхватила его с неженской силой, не отпуская, он обозлился, оттолкнул ее — она сразу стала ему неприятна.
Звенел будильник. Алексей нажал кнопку. Усмехнулся, вспомнив сон, — черт знает что за чепуха!
— С добрым утром, старушка, — он положил руку Инне на плечо. «Все сцена да сцена», — подумал он насмешливо и мягко привлек сонную жену к себе.