- Вот жо…
- Молчать! – рявкнул охранник из числа евнухов, раздавая пленникам затрещины.
- И давно ты знаешь?
Тимо едва заметно пожал плечами.
- Очевидно.
- Там где ты – всегда неприятности. Я придумал новое определение неприятностям: Тимо Лайтонен!
Подгоняя их грубыми пинками, охранники приковали мужчин к специальным кольцам на алтаре, после чего поспешили уйти. Подёргав для порядка цепь, Айрон оглянулся и смущённо кашлянул, увидев, как монастырская верхушка устраивается на балкончике второго яруса зала дабы с комфортом лицезреть грех прелюбодеяния.
- Благородные дамы, разве созерцание плотских утех не будет оскорблять ваш взор?
- Ни в коей мере, - насмешливо отозвалась мать-настоятельница. – Даже напротив. Сие похабное зрелище должно укрепить нас в
святости и полностью развеять сомнения относительно мужчин.
- Старая грымза явно извращенка, - поделился впечатлениями сильно занервничавший Айрон. – Они серьёзно собрались смотреть!
- Что-то не так? – невозмутимо спросил Тимо, проверяя длину и прочность своих цепей.
- Да всё не так! – вспылил Айрон. – Я не…
Договорить он не успел. Император, склонившись, заткнул ему рот поцелуем, одновременно с этим рывком поднимая и усаживая на алтарь. Их языки страстно сплетались, дыхание смешивалось, и вот уже широкая роба вампира полетела на песок арены, а они всё никак не могли насытиться друг другом. Наконец, этот долгий страстный поцелуй прервался, и Айрон, опрокидываясь на алтарь, обречённо поинтересовался:
- Так почему я снизу?
Тимо, всё это время любовавшийся видом полуобнажённого и смущённого до крайности вампира, соизволил ответить:
- Думаешь, у тебя получится вести в этой партии под прицелом оценивающих взглядов?
Айрон промедлил с ответом, и Тимо, воспользовавшись этим, язвительно усмехнулся, прошептав:
- А у меня – да. Подумай об этом с другой стороны. Я торчу в этих проклятых подземельях больше месяца в окружении недоступных девиц, так что убедительно сыграть неудовлетворённую страсть проще простого.
- С тобой никогда нельзя быть спокойным за свой тыл, Лайтонен! Как я пойму, где заканчивается твоя игра и начинается прелюдия?
- Просто расслабься и получай удовольствие, - облизываясь, посоветовал Тимо, склоняясь к вампиру и властно его целуя. О, что это были за поцелуи! Сказывался богатый опыт прожитых столетий, и даже зная о том, что всё происходящее лишь следование разработанному ими плану, Айрон не смог сдержать полузадушенный стон.
- Ты крайне эротичен, Принц Ночи. В этих цепях, практически обнажённый на алтаре…
Глаза Тимо лихорадочно сверкали, его пальцы уже скользили по груди Айрона, вызывая ответную дрожь, заставляя погружаться всё глубже в обман, за невидимой гранью которого начиналась истина.
- Не говори как Инквизитор, это пугает.
Тимо рассмеялся низким, немного хрипловатым голосом, то которого по спине вампира прошла огненная волна сладких мурашек.
- Не будем разочаровывать прекрасных дам, так что не сдерживайся, друг мой.
С этими словами Тимо лизнул Айрона в шею, словно пробуя на вкус. Умелые губы и язык быстро заставили Владыку Эргона позабыть о театральности и даже о непрошеных зрителях. Его руки обвивали широкие плечи Лайтонена, тогда как сам злейший враг с наслаждением смаковал каждый дюйм обнажённой кожи, изысканно белоснежной, гладкой словно дорогой атлас.
Томные, горячие прикосновения, прерывистое дыхание… длинные, седые волосы касаются торса Айрона невесомо и деликатно, в то время как Император жадно целует напрягшиеся в ожидании сладкой пытки соски любовника. Обводит их языком, вбирает в рот, покусывая и пощипывая губами, вновь и вновь проводит по твёрдым горошинам острым языком, вызывая приливы неконтролируемого удовольствия, потом вдруг выпускает из горячего влажного плена, словно заставляя свою жертву почувствовать холод нежеланной свободы, чтобы подвергнуть нежной ласке снова, слыша, как взволнованно стонет и мечется Айрон.
Владыка Эргона уже давно и прочно позабыл о каменной ледяной плите алтаря, все его чувства сосредоточились на том, что вытворяет с ним Тимо, на нетерпеливых обжигающих прикосновениях рук, скользящих по его ставшему таким послушным телу, так что Айрону кажется – ещё немного, и он начнёт светиться изнутри, окончательно проигрывая эту схватку, а воздух между ними уже плавится и дрожит, раскалённый преступным желанием.
- Айрон, - прохрипел Тимо, покусывая плечи и шею вампира. – Айрон, я не смогу больше… сколько ещё времени тебе нужно?
Не забывая громко, сладострастно стонать на потребу публике, вампир прошептал:
- Если бы ты знал, как трудно рисовать пентаграмму на твоей спине, то не задавал бы таких глупых вопросов! Прекрати дёргаться так сильно, это сбивает фокусировку. Одна неверная черта и неправильный символ размажут нас по алтарю ровным тонким слоем! Эй, убери руку!
Но Тимо и не подумал прислушаться, поглаживая уже заметно твёрдую выпуклость в паху Айрона.
- А тебя заводит, когда кто-то смотрит?
- Извращенец из нас двоих только ты!
Однако вопреки собственным словам Айрон раз за разом вскидывал бёдра навстречу руке Лайтонена, чувствуя, как сильные пальцы поглаживают и сжимают его через ткань штанов, рождая совершенно невыносимое удовольствие.
- Ну?! – в синих глазах зажглись незнакомые безумные огоньки. – Я же сейчас тебя…
Ткань штанов Айрона протестующе затрещала, и вампир испуганно, даже излишне поспешно шепнул:
- Нужна кровь жертвы.
- Забавно, если учесть, что на алтаре именно ты!
- В уравнении силы символизм не обязателен. Возьму ровно столько, сколько нужно для ритуала.
Тимо послушно склонился, позволяя Айрону, изображающему страстное лобзание шеи любовника, впиться в неё клыками. Горячая кровь хлынула в горло, знакомый привкус железа на языке мешался со сладким, пряным. Такой вкус мог быть у угасающего дня, у последних часов уходящего лета – зыбкий, ускользающий, искрящийся, будто блики на поверхности воды, загадочный и притягательный подобно тысяче историй – таинственных и страшных, весёлых и забавных или грустных… Такова была на вкус кровь Тимо Лайтонена, и богаче, выразительнее букета Айрон не встречал. Владыке Эргона казалось, будто весь мир сейчас принадлежит ему, и этот восторг переполнял всё его существо, заставляя чувствовать себя не просто живым, а почти что богом. Был ли это побочный эффект крови старлинга или просто осознание того, что он пьёт вино жизни врага, кто знает… Но только Айрон не променял бы столь драгоценные мгновения ни на что на свете.
С глубоким удовлетворённым стоном он прервал своё пиршество, заглянув в сапфирово-синие глаза Лайтонена, затуманенные пеленой страсти. Укус вампира дарил жертве такое наслаждение и блаженство, что был подобен наркотику и, пользуясь опьянением врага, ещё не понимающего, что же произошло на самом деле, Айрон прошептал:
- Прости, Лайтонен, но тут наши дорожки расходятся. Было приятно использовать тебя таким образом, но пора и честь знать. Открывшийся путь действительно позволит уйти, вот только победителем буду я!
Наслаждаясь тем, как медленно меняется взгляд Тимо по мере того, как до затуманенного сознания доходит смысл сказанного, Айрон клыкасто улыбнулся, слизнув с губы последние алые капли божественного нектара, а потом, спихнув с себя ослабленного Императора, произнёс заклинание. Пентаграмма, процарапанная острыми ногтями вампира на нежной коже Лайтонена, вспыхнула ядовито-зелёным светом, черпая из источника природной силы, в центре которого находился алтарь, потоки разбуженной энергии, которые рванули сквозь тело Тимо, напитывая Владыку Эргона. Айрон демонически расхохотался, вскочил на каменную плиту и, чувствуя упоительную свободу, раскинул в стороны руки. Раскрошившиеся цепи рваными звеньями пали к его ногам, а за спиной с едва слышимым шелестом развернулись огромные нетопыриные крылья. На трибунах поднялась паника, послышались гневные, яростные выкрики и обрывки заклинаний, которые уже ничем не могли навредить.
Тимо, каким-то чудом сохранивший разум после сильнейшего удара магией Крови, протянул к Айрону руку со скрюченными пальцами, и было неясно, что именно хотел выразить этим жестом Лайтонен – желание задержать, остановить эргонца или же вцепиться в его шею и душить, наслаждаясь хрустом костей и предсмертными хрипами. Нечеловечески синие глаза, в которых Айрон всегда видел отражение летнего неба, подёрнулись серой плёнкой, тускнея и утрачивая что-то очень важное. Может быть, доверие?