Да, все это далеко в прошлом. После этого она обрела наконец счастье, и ей казалось, что прошлое окончательно забыто. Но оно, оказывается, не ушло. Оно покоилось где-то на дне души и ждало какой-нибудь одной горькой капли, которая, вызвав бурную реакцию, заставила бы его выплеснуться через край. Этой каплей и явилась весть об отъезде Таруси. Он продает кофейню, чтобы развязать себе руки и оставить ее. Бросить снова в ту грязь, из которой он ее вытащил. Весь мир опять стал ей отвратителен. Своими слезами они изливала ненависть к окружающей ее лжи, в которой погряз весь мир, — к лживым словам, уверениям, клятвам, людским отношениям, так называемой дружбе, любви, мнимому домашнему благополучию, слепым страстям, для удовлетворения которых люди идут на любые ухищрения и даже подлость. Разве это не подлость, не вероломное коварство, когда мужчина, клявшийся тебе в любви, бежит от любящей женщины, сжигая за собой все мосты, чтобы искать где-то за тридевять земель новых греховных связей?..
Таруси вернулся поздно. Умм Хасан еще не спала. Глаза и лицо ее были заплаканы. Ничего ему не говоря, она продолжала всхлипывать. Таруси взял себя в руки. Он старался казаться спокойным, не реагировать на ее слезы. Как ни трудно это было, но он решил не терять самообладания. Не кричать, не хлопать дверью, не бежать назад в кофейню, чтобы там опять прийти в себя. Лучше сдержаться.
Ему и самому нелегко расставаться со всем, к чему он привык здесь, в Батране. Пожалуй, труднее, чем ей. Она женщина, она может дать волю слезам, выплакаться и отвести тем самым душу. А он мужчина, ему плакать нельзя. Должен переносить любые трудности молча. И вдобавок еще стараться помочь ей справиться с трудностями. Так пусть уж она поплачет. Сам Таруси не переносил женских слез. При виде их он готов был бежать куда глаза глядят. Чувствовал себя каким-то беспомощным, ему становилось жалко самого себя. Хотелось освободиться от всех пут, быть свободным, путешествовать, бродяжничать по свету. Веселиться как душе угодно, пировать с кем хочешь и где хочешь, не заботясь о том, что кто-то упрекнет тебя, пристыдит, устроит сцену. Однажды, когда Таруси поссорился с Умм Хасан и та расплакалась, он в самом деле убежал от нее. Но ненадолго. Свобода, которая рисовалась ему столь привлекательной, очень быстро стала тяготить его. Он почувствовал себя одиноким, без человеческого тепла, к которому уже успел привыкнуть, без дома, где находил не только уютное пристанище, но и желанное отдохновение.
Он был удручен слезами Умм Хасан. Но еще больше был зол на Абу Мухаммеда, который наверняка проболтался и дал повод для этих слез. Он так устал от всех сегодняшних волнений. Ему хотелось закрыть глаза, ни о чем не думать, забыться и уснуть. Но как тут уснешь, если рядом плачет женщина? Может быть, все-таки лучше уйти? Нет, бродить ночью по улицам тоже мало удовольствия. Ему надо отдохнуть, набраться сил. «Наверное, возраст уже не тот, чтобы так показывать свой характер», — мрачно пошутил он над собой.
Конечно, Умм Хасан теперь долго не успокоится. А если бы она перестала лить слезы и была, как всегда, внимательной и ласковой, он доказал бы ей сегодня свою любовь, может быть, убедительнейшем когда-либо до этого. Да, за эти годы он действительно привык к уюту и размеренной супружеской жизни. Еще большую потребность он ощущал в любви, которую дала ему Умм Хасан. Но он никогда не предполагал, что настанет день, когда вынужден будет сделать выбор между любовью к морю и любовью к женщине, которую он должен оставить на берегу. Оказывается, сделать такой выбор не так-то просто. Совместить одно с другим почти невозможно, как нельзя быть одновременно и на берегу и в море. От чего-то надо отказаться. Но он не мог пожертвовать ни тем, ни другим. И из этого затруднительного положения он не видел другого выхода, как проявить хотя бы сострадание к любимой женщине, горько плачущей перед неизбежной разлукой.