ГЛАВА 13
— Таруси! Таруси!
— Ну, чего тебе?
— Вставай! У тебя шея не переломилась? Как это можно спать на стуле?
— Можно, как видишь. Сел вот и уснул. Который час?
— Поздно. Посмотри, солнце как высоко!
Таруси сладко потянулся, так что даже хрустнули суставы. Попытался встать, но не смог — ноги затекли. Потер виски и покрасневшие от сна глаза. Попросил Абу Мухаммеда приготовить кофе.
Абу Мухаммед молча скрылся за стойкой. За время их совместной жизни Абу Мухаммед хорошо усвоил, что спрашивать сейчас о чем-либо Таруси бесполезно, все равно он ничего не добьется. И уж совсем ни к чему отчитывать его за то, что шатался где-то в такую шальную погоду. Пусть лучше выпьет сначала чашку горячего кофе. Оба они проснулись в это утро в мрачном настроении. Абу Мухаммед видел во сне своего сына, который умер от туберкулеза в Тартусе несколько лет назад. Таруси снилось море, его «Мансура», и еще во сне он все дрался с Салихом Барру. И у того и у другого сны были несвязные, отрывочные, сумбурные. Они напоминали скорее кошмары, после которых обычно просыпаешься еще более усталым, с тяжелой головой и в удрученном состоянии.
Абу Мухаммед распахнул дверь, и кофейню сразу залили солнечные лучи. Таруси зажмурился, затем широко открыл глаза и увидел гладкое как зеркало море с играющими на нем солнечными бликами. Море, казалось, улыбалось земле, земля — солнцу. Весь мир был залит светом, радостью и покоем. Таруси, захватив чашку кофе, вышел и сел на камень у края скалы. В это светлое, безмятежное утро под ласковыми лучами солнца он тоже вдруг ощутил неизъяснимую радость и счастье жизни. Омытые дождем скалы и камни так и сияли, купаясь в ласковых лучах солнца. Уставшие после бури волны лениво ластились к берегу, будто заигрывая и прося прощения за вчерашнее буйство. Белые чайки, которые вчера перед бурей с тревожным криком кружили над водой, теперь, почувствовав себя в полной безопасности, беззаботно парили над лазурной гладью моря. Рыбаки, спустившись к своим фелюгам и лодкам, приводили в порядок разбросанные ветром снасти и все свое нехитрое хозяйство. Вот они — кто с сетью, кто с удочкой — идут к морю, надеясь на богатый улов. И в предвкушении его глаза рыбаков уже заранее светятся радостью. Если даже не повезет, они все равно благодарны аллаху, пославшему после бури такое прекрасное утро.
Один за другим в кофейню стали подходить завсегдатаи: кто с сетями, чтобы их тут же починить, кто подкрепиться кофе перед тем, как спуститься в порт, кто-то уже шел с небогатым уловом, держа, как копье, удочку на весу, а кое-кто приходил в кофейню, чтобы просто убить время.
Появился и Халиль Арьян, с опухшими, покрасневшими глазами, отекшим лицом, взъерошенными волосами. Бедняга, очевидно, еще не пришел в себя после вчерашней «рюмки лекарства». Хмель пропал, а заботы остались. Наступил новый день, и надо думать, как заработать опять кусок хлеба.
— Как чувствуешь себя, Абу Мухаммед? — бросил он мимоходом. — У тебя случайно нет наживки?
Он выпил чашку кофе, взял свои удочки, баночки, маленькую корзинку и не спеша направился к берегу.
В кофейне начался обычный трудовой день. Точно каждый в свой час приходили постоянные посетители. Одни заказывали чай, другие — кофе, третьи — наргиле. Все плотнее становилось облако табачного дыма. Громче звучали голоса.
Немного позже обычного пришел Ахмад. Едва переступив порог, он закричал:
— А ну, кто хочет переброситься в басиру?
Абу Мухаммед недовольно покосился в его сторону: «Ну вот, явился, паршивец. Опять поднимет шум-гам!»
Около десяти часов в кофейню вошли полицейские, которые накануне наведывались дважды. Таруси поднялся им навстречу.
— У вас какое-нибудь дело ко мне? — спросил он сухо.
— Нет, просто так зашли… Ты что, посетителям не рад?
— Почему же? Гостям всегда рады. Кофёйня для всех открыта. Добро пожаловать! Только вот беда — угощать нечем. Война. На рынке ничего хорошего не найдешь, разве что чесотку можешь подцепить от приблудных собак.
Полицейские, поняв намек Таруси, натянуто улыбнулись. Чесотка в самом деле стала бичом для всего города. Ее лечили серной мазью или просто примочками с морской водой. Эту заразу занесли сюда, по всей вероятности, английские и французские солдаты. Нашлись, правда, люди, которые утверждали, что причина эпидемии в плохом питании. Но им резонно возражали:
— Все беды от них — от этих приблудных собак.
В городе иначе, как приблудными собаками, иностранных солдат никто не называл. Поэтому более чем прозрачный намек Таруси нельзя было не понять.