— Здорово ты его обвел вокруг пальца! — похвалил Халиля сосед.
— Это что! Своего хозяина потом я еще лучше обвел. Приносит он как-то двух зайцев. Говорит: «Приготовь, я друзей на обед пригласил». Я их ободрал, почистил, вымочил и положил на блюдо, а сам ушел на базар. Возвращаюсь, а зайцев нет — коты, видно, сожрали. Что делать? Не сносить, думаю, мне головы. Надо что-то придумать. Открываю окно и зову котов полакомиться кишками рыб. Они тут как тут, от рыбы никогда не откажутся. Ну, я схватил парочку и под нож. Потом почистил, приготовил как полагается и подаю их на стол гостям. После обеда гости разошлись, а я бормочу хвалу аллаху, что все так благо получно обошлось. На следующий день мой хозяин, офицер, спрашивает: «А куда же ты девал зайцев, Халиль?» У меня аж душа ушла в пятки. Отпираться, думаю, бесполезно. Признался я ему откровенно и рассказал все, как было на самом деле. Офицер рассмеялся и говорит: «Я сразу догадался, что эго кошачье мясо. Очень вкусное. И впредь готовь мне его!» «Ну вот, — подумал я, — приобрел еще одну специальность — живодера…»
— Да, Халиль, врать-то ты здоров, ты в самом деле мастер на все руки! — посмеивались гости. — Признавайся, сколько же у тебя профессий?
— Профессий у него много, — заметила жена, — да толку мало — трезвым редко бывает.
Халиль покосился на жену и безнадежно махнул рукой:
— Трезвым или пьяным, тебя ведь все равно не переспоришь. Вот если бы за каждое твое слово хотя бы монетку давали, можно было бы вообще не работать. Эх, и разбогатели бы мы!
ГЛАВА 6
Февраль был на исходе. Солнце уже припекало по-весеннему. С утра стояла ясная и тихая погода. Казалось, весь мир был залит солнечным светом и даже само море нежилось в теплых лучах солнца.
Таруси сидел на корме фелюги «Умм ас-Саад», любуясь с моря скалами, среди которых его кофейня выглядела так естественно, будто стояла здесь века. Фелюга плавно покачивалась на легкой зыби. Море еле слышно плескалось о ее борта. Вода была так прозрачна, что видно было, как сновали мелкие рыбешки, которые даже радовались тому, что шторм наконец утих, море стало спокойным и они могут теперь погреться в солнечных лучах на его поверхности, подплыть поближе к берегу и заглянуть в мелкие заливчики, где всегда есть чем поживиться и полакомиться.
Необыкновенно чистой и прозрачной была сегодня вода — можно было увидеть и более крупную рыбу, которая держалась глубже, а в отдельных местах даже дно просматривалось. Оттуда били невидимые ключи, о которых можно было догадываться по поднимающимся наверх маленьким пузырькам, кругами расходившимся на поверхности моря. Косяки непуганой рыбы, уверенной в своей безопасности, близко подплывали к бортам фелюги и как бы нехотя огибали ее.
Таруси бросил в воду несколько крошек хлеба. Рыбешки наперегонки бросились на корм. Они то набрасывались все сразу на один какой-нибудь кусочек хлеба, терзая и толкая его в разные стороны, а то вдруг ни с того ни с сего оставляли его и маленькими стайками устремлялись к другому куску. Легко и стремительно они носились в воде, образуя сотни кружочков и маленьких омутов, которые спиралями расходились на поверхности воды. Как гадалка читает извилины на ладони или астролог видит в расположении звезд то, что скрыто для других, так и Таруси видел в море сразу всю вселенную, наблюдал жизнь во всем ее величии и многообразии. Вся гамма красок окружающего мира отражалась в море, эти краски играли на чешуе рыб, переливаясь всеми цветами радуги.
Только здесь, в море, Таруси дышал полной грудью, и он с радостью открывал ее ветру. Его худощавое смуглое лицо со шрамом на правой щеке, с горящими глазами, с острым орлиным носом, вся его ладная, плотная фигура с широкими плечами и узловатыми сильными руками преображалась, когда он вдыхал запах моря. Он чувствовал себя снова капитаном, твердым, бесстрашным, целеустремленным, готовым к любым трудностям и неожиданностям, которые всегда подстерегают в море. Время, конечно, на все накладывает свой отпечаток. Оно оставляет свой след и на лице человека, но, пока он жив, оно бессильно погасить тот внутренний огонь, который делает лицо человека одухотворенным и потому особенно красивым. Точно так же волны моря, ударяясь о твердые скалы, шлифуют и полируют их, хотя не могут сделать мягкими и податливыми.
Абу Мухаммед, сидя на краю обрыва и расправляясь со своим завтраком, не сводил восхищенного взора с Таруси, невольно перебирая в памяти бесчисленные рассказы моряков об этом смелом и благородном человеке, который, сам никогда не теряя веры в свои силы, вселял такую же веру и в других. Многие моряки, выброшенные волею судьбы на берег, впадали в уныние и отчаяние. Увидев сорванный парус, они опускали руки. Но не таков был Таруси. Он изменился на берегу только внешне — стал более замкнутым и молчаливым, словно боясь дать волю чувствам, которые могли бы исказить его образ, образ бесстрашного и веселого капитана, который хранили в своей памяти моряки, когда-то ходившие с ним в плавание.