На этом разговор и кончился. Абу Амин поднялся и чинно направился к двери. Выйдя из кофейни, он еще более надулся и величественной походкой, не спеша направился к порту.
ГЛАВА 4
Через неделю Таруси, весь в бинтах, прихрамывая и опираясь на палку, отправился к прокурору. Он принес ему официальное заявление, в котором просил приостановить возбужденное им против Салиха дело. Этот шаг Таруси предпринял сознательно, без чьей-либо подсказки.
Тем, кто осуждал его за это, он отвечал:
— У нас свои счеты с Салихом. Обвиняемых и обвинителей тут нет. Закон я уважаю, но жаловаться не хочу. Если Салих опять ворвется в мою кофейню или начнет приставать к кому-нибудь в порту, пусть тогда пеняет на себя. Аллах ему будет судьей.
После драки в кофейне дружки Салиха сразу же отвернулись от него. Более того, они даже злорадствовали. Уж такая это публика. У них свое понятие о дружбе. В их кругу уважают только сильного и смелого. Ты победил — ты и герой. Таруси они всегда считали человеком смелым и решительным. То, что он не спасовал перед Салихом Барру, их не удивило. Но ведь он не только не струсил, а еще и дал ему как следует по зубам. Сбросил Салиха в море, хотя у того были и нож и револьвер, а у Таруси только палка. «Молодец Таруси!» — с нескрываемым восхищением говорили вчерашние дружки Салиха, обсуждая в кофейнях и винных погребках последнюю городскую сенсацию.
На другой день после визита Таруси к прокурору в кофейню ввалилась шумная компания его новых восторженных почитателей. Они пришли засвидетельствовать ему свое уважение и объявить его своим другом.
— Вы меня не за того принимаете, — попытался отмахнуться от них Таруси. — Мой принцип: не тронь меня — и я не трону. Ну а кто полезет, тому несдобровать. Получится как с Салихом — забудет даже про мамочку, которая еще в утробе снабдила его ножом.
— Но ты Салиха не списывай. Он еще может показать клыки.
— Ничего. Двум смертям не бывать, одной, говорят, не миновать.
— Может быть, он в тюрьме немножко остынет и ума-разума наберется.
— Я лично попросил уже, чтобы его выпустили из тюрьмы.
— Ты что, хочешь, чтобы Салих гулял на свободе? И чего же ты ждешь от него?
— Да ничего…
— Салих — бешеная собака. От него всего можно ожидать. Но теперь он будет иметь дело и с нами. Мы ему за тебя еще вложим!
— Лучше не надо. Я уж сам буду расхлебывать кашу. Как-нибудь сами разберемся.
— Как знаешь… Но про нас не забывай… Салих ведь что бешеная собака…
От этого разговора у Таруси остался неприятный осадок. Еще не хватало, чтобы эти бездельники и хвастуны зачислили его в свою компанию. От этой шатии-братии одна дорога — в петлю. Тоже нашлись приятели! Слушать каждый вечер их болтовню! Может быть, еще и угощать их? Нет, этому не бывать! И он приказал Абу Мухаммеду подавать им кофе, как всем, — за плату.
— Не робей, Абу Мухаммед, бери! Бери со всех без исключения. Не станут платить — укажем на дверь. Будут упираться — поможем, как Салиху. Неужто я должен еще перед ними лебезить? Уважение к себе терять? Мне на их деньги наплевать — ими не разбогатеешь. Мне честь моя дорога. Я в море-то ни перед кем не унижался, а уж на суше и подавно не буду!
— Воля твоя, Таруси, да хранит тебя аллах! Как сказал, так и будет. Хочешь кофе — деньги на стол.
Не нравится — уматывай! Я знаю, у кого служу. Да и многие теперь поняли, с кем имеют дело. Вряд ли кто осмелится скандалить в нашей кофейне!
— Э, Абу Мухаммед, не зарекайся! Все может быть.
— А почему бы тебе не поговорить с Абу Рашидом?
— О чем мне с ним говорить? — вспылил Таруси. — Кто он такой? Губернатор или министр? Чтобы я его имени больше не слышал! Понял? Занимайся своим делом. Подавай кофе и деньги получай. Со всех! Со всех без исключения.
— И даже с Абу Рашида?
— И с него тоже, — отрезал Таруси и сразу почувствовал в плече, под бинтом, острую ноющую боль.
Просто упоминание имени Абу Рашида выводило Таруси из равновесия. Вспомнился последний разговор с начальником порта. Конечно, тот все передал Абу Рашиду, за тем и приходил. Что-то теперь предпримет Абу Рашид? Прекратит свои козни или, наоборот, с еще большим злом будет мстить? Наймет какого-нибудь другого головореза. А может быть, притворится, что все забыл, чтобы усыпить бдительность, а потом сделает неожиданный рывок? Ведь я никуда не денусь. Прикован к суше — в море мне сейчас дела нет. Но в порт к нему работать не пойду!
В те времена, когда он плавал на «Мансуре», порядки в порту были совсем другие. Не было такого движения судов. Не было столько грузов. И грузчиков, и моряков было меньше. Суда приходили, разгружались и уходили. Тут же швартовались и торговые суда, и рыбацкие фелюги. Случались иногда, как и во всяком порту, драки и ссоры. Теперь же корабли бросают якорь на рейде. А вокруг них — баржи. Взад-вперед снуют баркасы, лодки. На берегу сотни грузчиков, носильщиков, рабочих. И всем этим заправляет и распоряжается один человек — Абу Рашид. Сейчас, во время войны, движение в порту несколько уменьшилось, но после войны оно станет еще более оживленным. Дел у Абу Рашида будет невпроворот. Ему нужно во что бы то ни стало сохранить свою власть и влияние. Кто-кто, а Абу Рашид не будет сидеть сложа руки.