— Твое вино.
Нина взяла бокал, надеясь, что рука у нее не дрожит.
— Итак, — храбро заговорила она, отпив немного вина и поставив бокал рядом на землю, — что мне сегодня рисовать? Ой, мы же забыли Карло! — вдруг вскочив, воскликнула она. — Я всегда беру его с собой, ему нравится смотреть, как я рисую…
Она не закончила, так как Фредерико жестом прервал ее.
— Только не здесь.
Нина посмотрела ему в глаза и прочитала там то, что он хотел сказать. Карло не нужен здесь потому, что он не позволит Фредерико Бьяччи приблизиться к ней. Этот потайной сад, огороженный высокой стеной, совершенно уединенное, интимное место. А глаза Фредерико опять жадно смотрят на нее. Неожиданно кончиками пальцев он погладил ее ладонь. Кровь зашумела в ушах Нины.
— Ладно, давай займемся делом. Я хочу сказать… может, я вначале порисую? — спросила Нина.
— Может, нарисуешь мои губы? — спросил Фредерико и прежде, чем Нина поняла, что происходит, крепко поцеловал ее. Постепенно поцелуй стал более мягким и чувственным.
Его губы горели страстью, и этот эдемский сад тоже своего рода искушение. В то мгновение Нине показалось, что даже у скульптур есть сердца и души. Запахи растений и цветов действовали на нее возбуждающе. Подумать только: она находится в самом прекрасном месте на земле с самым прекрасным мужчиной в мире! Как соблазнительно просто плыть по течению, позволить этому случиться, позволить, чтобы он любил ее, и тогда они превратятся в бессмертные статуи этого изумительного сада.
Наконец Фредерико отстранился от Нины. Не шевелясь, словно языческие боги обратили ее в камень за слишком большое наслаждение, она заморгала затуманенными глазами.
— У тебя глаза с поволокой, — пробормотал Фредерико и провел ладонью по ее подбородку.
— Да? — проговорила Нина, от смущения не зная, что сказать. Она хотела прогнать те чары, под властью которых оказалась.
— Можно, я их нарисую?
Нина открыла рот от изумления.
— Ты… нарисуешь? — невнятно переспросила она.
— Глаза и все остальное, — сказал Фредерико и легко поцеловал ее в кончик носа.
Все еще не пришедшая в себя от смущения Нина молчала, удивленно глядя, как Фредерико взял ее альбом, нашел в нем чистую страницу, открыл краски и выбрал кисть.
В конце концов Нине удалось заговорить:
— Ты рисуешь? Но ты никогда не говорил об этом.
— А ты и не спрашивала, — не поднимая головы, пробормотал Фредерико в ответ. Он занимался смешиванием красок.
— Зато ты задавал мне самые разные вопросы. Даже интересовался, почему я так люблю использовать голубой цвет.
— Просто мне было любопытно, что ты видишь такое, чего не вижу я. Ведь мир такой, каким его мы видим. Ты согласна?
Нина открыла было рот, чтобы ответить, но тут же снова закрыла его.
Фредерико посмотрел в ее пораженное лицо и с улыбкой спросил:
— В чем дело? Ты со мной не согласна?
К Нине все-таки вернулось самообладание, и она засмеялась.
— Я очень удивилась, вот и все. Вот уж не предполагала, что у тебя есть талант… я имею в виду талант к живописи. — Она снова рассмеялась. — А теперь я сразу почему-то решила, что ты талантлив. Возможно, никакого таланта у тебя и в помине нет.
— Может, и так. Дай мне закончить, а потом суди сама. Только не подглядывай. — Фредерико поднял голову и кивнул на скамейку напротив. — Сядь туда. Там больше света, к тому же от искушения лучше держаться подальше.
Нина быстро вскочила и одернула свою рубашку. Неужели она для него искушение? Или он просто поддразнивает ее? Выяснять у него Нина не стала и села, куда он указал.
В голове у нее все смешалось. Он говорит такие вещи и таким тоном… бросает на нее такие взгляды… Ей стало страшно. Нет, определенно пора прекращать все это.
Закусив нижнюю губу, она взглянула на Фредерико. Посмотри в лицо правде, сказала она себе. Да, их обоих сильно влечет друг к другу, но ни один из них в этом ни за что не признается. Они скрывают свое влечение, пряча его за повседневными домашними заботами. Заговори кто-то из них об этом в открытую, ничего хорошего не выйдет. Если между ними что-то произойдет, то это лишь еще больше запутает дело. Не стоит даже думать о подобном варианте.
Судя по всему, Фредерико очень близок с Лучано, но даже он не пользуется полным доверием ее отца. Она, Нина Паркер, сама служит тому доказательством. Ведь Фредерико ничего не знает о существовании незаконной дочери Лучано. И в такой ситуации тем более опасно для нее сильно увлечься.
А что имел в виду Фредерико, когда говорил, что у Лучано темное прошлое? Не является ли ее таинственная красавица-сестра частью этого темного прошлого?
Нине вдруг стало бесконечно грустно при мысли о том, что она уедет, так и не встретившись с отцом, хотя теперь она так близко от него. Она вздохнула.
Фредерико опять начал насвистывать. Нина попыталась расслабиться, но у нее ничего не вышло. Не разобралась она и в собственных мыслях. Она сидела и смотрела на человека, который уже начинал значить для нее очень много. Но она не может, не имеет права позволить себе увлечься. Ведь рано или поздно придется покинуть Сицилию, и тогда ей будет нелегко. Нина и так приехала сюда, воодушевленная предстоящей встречей с отцом, а теперь все ее надежды разбиты. А из-за Фредерико, похоже, она уедет отсюда еще и с раненым сердцем.
— Эй, почему ты такая напряженная? Расслабься, Нина.
Девушка улыбнулась.
— Надеюсь, ты мне польстишь. Я смотрела, как ты водишь кистью. Ты уверен, что знаешь, что делаешь?
Вообще-то Нина сильно подозревала, что Фредерико нарисует какую-нибудь карикатуру, так как она застыла в не слишком эффектной позе. Она сидела очень прямо, сжав на коленях руки, и совсем не смогла расслабиться.
— Совершенно уверен, — заверил ее Фредерико. — Кроме того, у меня когда-то был прекрасный учитель живописи.
— Да? И кто же? Леонардо да Винчи? — насмешливо спросила Нина.
Фредерико скупо улыбнулся.
— Лучано конечно. Тебе-то ведь известно, какой он талантливый?
Слова Фредерико ураганом пронеслись у нее в голове. Ей вдруг стало холодно, хотя солнце светило по-прежнему.
Раньше она часто думала о том, что свои способности она унаследовала от отца. Теперь она получила этому подтверждение. Но вместо радости Нина ощутила новый приступ боли. Лучано — художник, а у нее его гены. Они могли бы быть так близки, ведь оба по натуре художники. Но этому не суждено сбыться.
— Но, может, ты об этом и не знала, — мрачно сказал Фредерико, так как Нина попыталась что-то сказать, но у нее ничего не вышло. — Похоже, вы только физически привлекали друг друга, а все остальное осталось за гранью вашего бурного романа, — прибавил он.
Его голос звучал донельзя холодно, и у Нины в животе что-то сжалось. Ее до глубины души задевали эти ужасные оскорбительные обвинения. Неожиданно сад показался ей слишком тесным, запах цветов — удушающим, а статуи — смеющимися над ней.
— Это совершенно неуместное замечание, — поджав губы, бросила она. — Интересно, а ты осмелился бы сказать это не мне, а самому Лучано в лицо? Думаю, что нет. Тем не менее мне ты считаешь возможным говорить подобное, да еще ледяным циничным тоном, и только потому, что я не мужчина, а какая-то любовница, которая, на твой взгляд, не заслуживает ни малейшего уважения. Черт бы тебя побрал, Фредерико Бьяччи! За твое высокомерие, за твое отношение ко мне, за все!
Она вскочила и пошла к воротам, но Фредерико преградил ей путь. Он схватил ее за плечо и притянул к себе.
Его дыхание обжигало ей щеку.
— Я приношу свои извинения. Ты поняла, что я сказал? — сердито продолжил он. — Я хотел бы взять свои слова обратно, но это невозможно. Извини. Но, если ты дашь себе труд подумать, почему я так сказал, ты поймешь меня.
— Но я не умею читать чужие мысли! — крикнула Нина, еще не пришедшая в себя от оскорбления. — Я вижу только, что у тебя какое-то помешательство насчет меня и Лучано…
— Ты меня просто убиваешь, Нина, — хрипло сказал он. — И у тебя это очень хорошо получается, черт побери! Ведь я хочу тебя для себя…