Удивительный город! Никогда Севастополь не перестанет вдохновлять: он сам — книга.
Уходят поколения людей. Сменяются поколения домов и строений, кораблей, вековых деревьев на Приморском бульваре. Стаптываются каменные ступени, называемые здесь по-морскому — трапами. Но только все сильнее ощущение святости этих камней, гражданской гордости, возбуждаемой хрониками и легендами.
С Севастополем всегда были думы всего парода. Ни в каком другом городе нашей страны не услышишь того, верьте мне, чем отдает эхо в старых севастопольских переулках, на его узких трапах, и это было всегда.
С этим городом всегда были думы всего народа. О нем, как о своем будущем, задумывались Толстой и Тургенев.
Севастополь признают отцом любимых образов Александра Грина, его фантастических городов — Зурбагана, Гельвью. На своих книгах, подаренных севастопольцам, их библиотеке, Константин Паустовский писал: «Любите, берегите свой город — любимый город Александра Грина… Севастопольской морской библиотеке от автора, мечтавшего с раннего детства быть моряком-черноморцем».
И не только Паустовский, Александр Малышкин, не только Леонид Соболев — каждый моряк, а тем паче черноморец, помнит каменные ступени, шелест этих садов, все голоса морской и портовой жизни в этом городе, каждое слово этой книги.
Немного хроники: в недавние годы больно было видеть разрушения войны, остающиеся на холмах среди новых пышных тяжеловесных строений. Не все и сейчас кажется мне безупречным в плане реконструкции. Архитектура — это не есть безудержное поглощение материалов, количество, вес, и она мстит за непонимание законов соразмерности. Мстит и история за пренебрежение к ней. Кажется, Гамзатов удачно сказал: тот, кто стреляет в прошлое из ружья, получит выстрел из пушки… Однако отлегло от сердца, когда однажды все мы увидели восстановительные работы над бывшим собором Святого Владимира, усыпальницей народных Героев — Лазарева, Корнилова, Нахимова, Истомина…
А теперь ближе к делу. Приятно знать, что одно из лучших зданий города отдано под бессмертную Морскую библиотеку, начало которой положено именно Лазаревым и Корниловым.
«…ты все мечтаешь о будущей славе Севастополя, но не все делается так, как хочется!.. Вот уже лет 16 и более, что в Севастополе ни одного пожара не было… И надо было же беде этой обрушиться на самом лучшем в городе здании… Мне случалось видеть многие библиотеки, которые богатее нашей книгами, манускриптами и прочим, но чтобы видеть их в таком изящном виде, как бывшая наша, мне не случалось…»
Так писал Лазарев своему ученику Шестакову более ста двадцати лет тому назад, когда черноморцев постигла беда: сгорела только что отстроенная библиотека, осталась только — и сохранилась до наших дней — романтическая Башня ветров, с которой Нахимов наблюдал в подзорную трубу приближение вражеского флота.
Не только океан, но и книга образовывает моряка, а по всему Севастополю, по признанию Лазарева, в те времена едва удавалось собрать более трехсот томов книг.
Большими трудами далась учредителям библиотека, имевшая целью просвещение моряков. Великие граждане и флотоводцы трудились для своих современников, героев Наварина и Синопа, но они имели в виду так же и тысячи будущих моряков, а вместе с ними — и нас.
В наши дни ни один из писателей, посетивших Севастополь, не проходит мимо — в меру возможностей пополняет и книжные фонды и хроники бесед, литературных чтений в аудиториях и на кораблях флота. В прежние времена формы контакта были иными. Надо думать, к библиотеке имели отношение и артиллерист четвертого бастиона Лев Толстой, и публицист Чернышевский, считавший библиотеку средоточием всей умственной жизни черноморских офицеров. Менделеев, Айвазовский, адмирал Макаров были постоянными и щедрыми жертвователями. Надо думать, и Чехов, и Куприн — Ялта ведь рядом — не раз поднимались по ступеням нового здания, отстроенного после пожара, описанного Сергеевым-Ценским: «…на площадку, на которой установлены были оптический телеграф и телескоп, вела мраморная лестница, украшенная сфинксами прекрасной работы».
Покойный писатель Никандров рассказывал мне, как со ступенек этой лестницы он вместе с Куприным наблюдал расстрел беззащитного и отважного крейсера «Очаков» в 1905 году, вспоминал Никандров слезы, какими плакал Куприн, а в 1917 году и потом в 1920 году с этих же ступеней произносились большевистские речи о матросской и народной воле…
Помню эту лестницу и я. Ласковая женщина склонилась к ребенку и вручила ему книгу, о которой он долго мечтал. То была первая книга, полученная мною в библиотеке, — впечатление сильнейшее, неизгладимое. Все было прекрасно в тот очень давний, очень счастливый день, — первая книга, первая любовь, первое ощущение гражданства, единения с многими другими… Очень жалею, что никогда не удастся мне установить фамилию доброй библиотекарши, а звали ее Любовь Михайловна.