Все шло благополучно. Путешествие было прекрасно и разнообразно. Выйдя на трассу обновленного Волго-Балта, мы ничем не пренебрегли, и весело пересаживались с элегантного теплохода на неповоротливый лихтер, с лихтера — на баржу — то в Новой Ладоге, то в Вознесенье на Свири, то в Петрозаводске, и тут попали на борт уютного беленького теплохода «Спутник». Суденышко выполняет благородное назначение — культработу среди речников и озерников на отдаленных шхерных фарватерах, в глухих затонах, в шлюзах Беломорского капала.
Нашей конечной целью оставались Соловецкие острова сих полузабытой полусказочной красотой, но «Спутник», оправдывая свое имя, сначала шел на Кижи, миновать которые и мы не собирались.
Плавание по великим русским озерам, к островам дальнего Севера было давней моей мечтой…
Странное дело — ведь я родился на юге, на берегу Черного моря, и таинственность греко-византийских (или скифско-тюркских) названный гор и городов Черноморья и его берегов вплеталась в музыку тех речей, с которых начиналась жизнь: Киммерия, Ольвия, Хаджибей, Пантикопей… Почему же сладко щемило душу, когда в раннем детстве впервые донеслись до меня слова: «Ладога», «Волхов», «Валдай»… Чему учили они, заимствованные из сказок и песен, из художественных картин, первые образы Русского Севера? А учили они, как я понял позже, прежде всего тому, что есть душа. Но это было еще не все. Я понимал: не сразу все уразуметь на этом пути, почувствовать с достаточной полнотой. Еще в Москве меня дружески предупреждала Ольга Дмитриевна Савицкая, руководитель тонких и поэтических реставрационных работ па северных островах.
— Не думайте, что сразу все увидите. Этому надо учиться. А понять еще труднее. Вам странно? Это всегда было странно, — убежденно говорила Ольга Дмитриевна. — Никто не рассчитывает сразу понять сложный химический процесс, но никого не смущает объем, тонкость, сложность дела, которым занимаются реставраторы. Нет, не может быть каждому доступно понимание, почему купола кижских главок в чешуйчатом лемехе (чем они и должны быть покрыты) в дереве прекрасней, чем в железе… А старые мастера понимали, — не без горечи строго заметила тогда Ольга Дмитриевна, сосредоточенно помолчала и снова зажглась милым смуглым румянцем. — Разве понятно, что именно так волнует нас в одних этих словах: «Кижи»… «Волхов»… «Ладога»… «Онега»?.. Прислушиваетесь? Ну, прислушивайтесь.
Этот разговор служил мне наставлением в дороге. И скажу откровенно, я не терял надежды иным появиться перед Ольгой Дмитриевной на Соловках, где теперь она руководит восстановлением в истинном облике грандиозных соловецких соборов — Успенского с его бесподобной трапезной и Спасо-Преображенского собора, в котором можно увидеть небывалое сочетание готической стройности со скупой, ясной и внушительной простотой новгородских соборов. Я хотел появиться с готовым ответом на то, что с давних лет волнует меня самого.
Я и сам не раз жадно слушал рассказы о тайнах камней, поросших ядовито-зеленым мхом лишайников, о сросшихся в течение веков громадах кирпичных кладок стен, которых теперь не расколоть никакими усилиями, о говорящих и поющих трещинах в серебристых бревнах, сложенных без единого гвоздя — «елочкой», как на Кижах, — в двадцать стен восьмерика с приделами, увенчанного двадцатью двумя куполами.
Обо всем этом Ольга Дмитриевна опять-таки говорила с любовью и восхищением перед мудростью людей, достигших архитектурных совершенств с помощью одного лишь топора, рукоделием, а главное, конечно, Савицкая говорила о том, какие мечты угадываются ею в этих каменных кладках, в куполах воздушной легкости. Ведь люди, сделавшие это, мечтали. Ведь само творчество — это неиссякаемая мечта.
А плотникам, срубившим собор Преображения на Кижах, было по шестьдесят и по восемьдесят лет. Известно, что главный строитель, Нестор, был стариком, не бравшимся после Кижей уже ни за одну постройку. Недаром среди тех плотников и каменщиков существовал обычай присваивать лучшим мастерам цеха, как царям, как императорам, соединительные имена Иван Седьмой, Климент Одиннадцатый, Порфирий Светлый…
Все, что пришлось услышать об островах и озерах Русского Севера, друзья мои, все верно. И иначе быть не может. Вспомните: в этих водах отражался шлем Александра Невского, отражалась шитая шапка самого дивного зодчего XVI века, строителя соловецких соборов, многострадального Филиппа, в этих водах отражалась шляпа Петра.