Содержание поэмы таково. Старая Англия. В придорожпой харчевне останавливаются двое проезжих. Молодые люди требовательны и надменны. Престарелый хозяин старается им угодить. Из диалога проезжих выясняется, что они спешат в Лондон на соревнование поэтов. Они читают друг другу свои стихи, когда вдруг из-за стойки раздается голос трактирщика.
— Стихи нехороши!
Поэты недоуменно оборачиваются на возглас.
— Стихи нехороши, — повторяет трактирщик и со знанием дела объясняет, почему стихи нехороши. Проезжие заинтересованы, прислушиваются к странному трактирщику, а тот с такою же убедительностью читает им стихотворение «Ода бифштексу». Вот как, вот о чем надо писать.
Превосходно!
Стихи трактирщика побеждают. И тут, присматриваясь к нему, гости узнают в трактирщике когда-то популярного поэта, удалившегося на покой. Молодые поэты восторженно приветствуют его, убеждают ехать вместе с ними: его ждут друзья, прежняя слава. Но поэт, записывающий свои стихи в счетную книгу рядом с расходами, ехать отказывается: здесь, у очага трактира, он успокоился. Здесь его место, и он не променяет закопченные стены харчевни на суетный Лондон.
Рожок дилижанса — и гости с сожалением прощаются с поэтом-трактирщиком.
Для большей живости к поэме присочинили несколько песенок. Девушки притащили шарфы, трости, шляпы.
Хозяина харчевни изображал сам Багрицкий, проезжих поэтов — хмурый Лева Славин и застенчивый Илья Файнзиль-берг — Ильф. Всем раскрасили носы, Багрицкому приклеили седые бакенбарды. За столиками между посетителями «Мебоса», людьми привыкшими к шалостям муз, расселись солдаты, извозчики, девушки, почтальоны. Ужин, отпускавшийся предпринимателем «Мебоса» автору и исполнителям инсценировки, зарабатывался добросовестно. Всегда готовый к какой-нибудь выходке, Багрицкий на этот раз держался солидно. Войдя в роль, он воодушевленно читал стихи поэмы. Вот наступил момент его реплики.
— Стихи нехороши! — строго начинает престарелый поэт, поднимая склоненную к стойке голову, и к концу его стихотворного монолога симпатия аудитории на его стороне, на стороне поэта, избравшего своим уделом харчевню, наполненную простым людом.
Гости уже уехали, хозяин харчевни, проводив их, снова склонился над стойкой…
Эдуард хорошо сыграл свою роль.
Среди публики за столиком в углу сидела молодая стриженая женщина с милым веселым лицом. Она пытливо, очень заинтересованно, хотя и несколько недоуменно, наблюдала через пенсне за несложными событиями инсценировки, внимательно рассматривала престарелого поэта-трактирщика. Это была Лида Суок — жена Эдуарда. Он только недавно женился, и многие из нас в первый раз видели Лидию Густавовну.
В тот же вечер я, Ильф, Славин, девушки из Лермонтовского переулка — золотисто-рыжая попрыгунья Леночка, при встрече с которой мне всегда становилось радостно и тревожно, и ее немного тяжеловатая медлительная подружка Тая, брюнетка с красивым и умным лицом, отлично читавшая стихи мягким сильным голосом, — все мы, счастливые статисты, в тот же вечер за горячим ужином — котлетка и сколько угодно перловой каши — познакомились, наконец, с Лидочкой Багрицкой, старшей из трех сестер Суок, и на следующий же день навестили молодую семью: к этому времени у них появился сын Севка.
Ведь это именно Леночке Голованевской хотелось, чтобы я написал о ней так же восхищенно, как я писал о железобетоне. Она, кажется, не догадывалась тогда, что к железобетону я сбежал от нее же.
Теперь нет уже ни Леночки Голованевской, радовавшей нас, как Мюзетта, ни Таи Лишиной. Недавно в 5-й книге «Прометея» посмертно был опубликован интереснейший отрывок из ее воспоминаний — «Так начинают жить стихом»… Фрагмент сопровождался коротким памятным словом (Всеволод Азаров, Ираклий Андроников, Сергей Бондарин, Даниил Гранин, Александр Розен) — в нем сказано об авторе: «Не часто встречаешь в жизни людей, которые так преданно и так вдохновенно любят и понимают литературу, как любила и понимала ее Тая Григорьевна Лишина. Тая Григорьевна обладала «абсолютным слухом» по отношению к поэзии, к слову. Общение с ней, вся ее личность — безошибочный вкус, ум, широчайшая культура, высокое благородство, беспредельная скромность в сочетании с редкой властной способностью утверждать в тебе веру в твои собственные возможности — как это было важно для нас, как много!..»
Все верно!
«…Как это было важно для нас, как много».