Долгов звонил накануне. Человек из реальной жизни, которая не отравлена ядом прошлого. Сообщил, что будет в Кронштадте, что семья в Питере, что цель номер два — забухать с лучшим другом. Номер раз — повидать жену и детей. Это его Зимин надеялся встретить в порту в это утро. Но встретил Машу. Случайность.
— Значит, зря приехал, — шепнула она.
— Не зря. Я ведь, правда, все помню… — сказал по-русски и продолжил уже по-немецки: — Потом встретимся, ничего.
Что-то в ней натянулось, завибрировало подобно струне — что-то очень хрупкое, почти незаметное, о чем она и не знала. Завибрировало так, что непроизвольно задрожала всем телом. И все равно стало, что она всегда знала эту его привычку — говорить по-русски, чтобы она не поняла. И совершенно безразлично, что теперь она не хотела, чтобы он догадался, что она понимает.
— Ты ничего не знаешь обо мне, — прошипела Мари, чувствуя, как кривится рот, — ты не знаешь, как я жила все это время. Не знаешь, что это значит — жить в моем мире. Ты ничего не знаешь, Зимин! У тебя даже сигарет нет. Вот и катись к черту!
— Ты сама решила, что мне не нужно знать об этом. Сама вычеркнула меня из своей жизни и выбрала такой ход событий. И если тебе это не нравится, не забывай, что ты сама так захотела, — в противовес ее выпаду его голос звучал спокойно. Он помолчал, отвернувшись от нее и глядя куда-то далеко. Слишком далеко отсюда. И заговорил снова: — А к черту я прикатился лет пять назад. Знаешь, мы с ним даже подружились.
Зимин снова перевел взгляд на Марию.
А она опустила глаза. Пусть так. Пусть, решила она. В конечном счете, это она покинула лайнер. Тогда как назвать то, что было после? Местью? Но хуже всего то, что он говорил так спокойно. Будто не с ней.
— Хорошо, — устало проговорила Мари. А то, что в ней жило, вибрировало, дрожало, прекратило жить, вибрировать и дрожать. — Прости меня. Прости. Мне пора.
— Почему ты все разрушила? Почему выбрала свой мир? Чем, черт возьми, тебя не устроил мой? Я оказался недостоин наследницы DartGlobal?
Слова вдруг стали лишними.
Михаил взял ее за руку, притянул к себе и поцеловал. Жадно, жарко. Знал, что у него есть лишь несколько мгновений, в которые она будет принадлежать только ему. И еще знал, что это, может быть, единственная возможность снова почувствовать ее губы. Он чутко прислушивался к ее телу, ожидая, мечтая, что оно откликнется на его поцелуй. А она… Она все еще помнила его… пять лет прошло. За которые она пыталась вытравить воспоминания о его поцелуях. Думала, что вытравила. И вот его губы на ее губах. Безвольных. Покорных. Узнающих. Мари закрыла глаза. Обвила руки вокруг его шеи. А потом дернулась прочь. Было слишком больно.
— Никогда больше не прикасайся ко мне, — выдохнула она.
Ему лишь показалось. Так же, как и пять лет назад. Она снова играет с ним. Манит и прогоняет. Какая изощренная пытка.
— Как скажешь. Я исполню любое твое желание. Успехов вам, госпожа д'Эстен, — деланно поклонился Зимин.
Развернулся и пошел прочь. Достал телефон.
— Наташка? Привет! Я приеду? Сейчас. Да, хочу!
Глядя, как он бежит прочь, она отчаянно пыталась удержаться от первого порыва броситься следом. Безумие какое-то. Так нельзя. Нельзя, иначе никогда не закончится. А ей было очень нужно, чтобы закончилось прямо здесь, прямо сейчас, в этом проклятом порту.
Она его обвинила.
Он ничего не знает о ней.
Но, справедливости ради, она тоже ничего не знает о нем. И, наверное, никогда не знала.
В сумке завибрировал телефон. Снова Ральф.
Сбросила вызов. Все-таки очень хотелось курить. Что ж, у девушки должна когда-то случиться первая сигарета.
Глава 2.3 Зенит — чемпион (и алые паруса)
— Да, Тань… Я помню… Томатный сок в холодильнике. Я тебе еще потом привезу. Даньку хоть не таскай, скажи ему, что он мужик! Все, я тебя люблю. До завтра! — улыбнулся на ее «Долгов, только, пожалуйста, не до свинячьего образа» и нажал отбой.
Капитан первого ранга Владимир Долгов в кои-то веки навестил старую питерскую квартиру, доставшуюся ему в наследство от отца, в которой он не бывал годами — просто потому, что давно уже не жил в Питере. А когда приезжал сюда с супругой, то останавливались они у Таниной мамы. Но сейчас случай был особый. Долгов вошел в комнату и с улыбкой кивнул Зимину.
— Отпустила до завтра. Ей сейчас нервничать нельзя, лучше мою пьяную физиономию не наблюдать.
Зимин сидел в кресле, откинувшись на спинку и закинув руки за голову. Прикрыв глаза, вполуха слушал, как Долгов разговаривал с женой.