Когда все разошлись, госпожа д'Эстен заявила:
— В целом я довольна работой филиала. Это целиком ваша заслуга.
Глаза его полезли на лоб. Мари вдруг улыбнулась непривычно, по-девчоночьи, и добавила:
— Но, разумеется, нужны доработки и дисциплина. Во всем.
«Море — это моя жизнь. Я тоже люблю его и не представляю, что мог бы жить как-то иначе. Но сейчас мне нравится быть здесь, рядом с вами».
Мари открыла глаза. Очередной чертов день вступил в свои права. Медленно встала. Медленно подошла к окну. Небо хмурилось. А когда оно не хмурилось? Кажется, с того мгновения, как она приехала в Петербург, не было ни одного солнечного дня. Впрочем, к лучшему. В последнее время ее не покидало ощущение дежа вю. Она снова прячется ото всех. В этом номере и в офисе. Крепость! Мари невольно усмехнулась, но усмешка стерлась с ее губ.
Ей теперь часто снились сны. Чаще, чем раньше. Чаще, чем за всю жизнь. И в этих снах он целовал ее и не отпускал, когда она пыталась вырваться.
После того утра в порту Кронштадта они больше не виделись. Она избегала поездок в БалтТраст, отправляя туда Скорикова. Она запрещала себе думать. Запрещала вспоминать. По старой привычке загружала себя работой до глубокой ночи так, что не вздохнуть. Но были эти проклятые сны.
Только вот в субботу в офисе делать нечего. Сидеть в номере и жалеть себя она тоже больше не могла. И, в конце концов, достала из чемодана кеды и джинсы. Гулять так гулять! В конце концов, она в одном из красивейших городов мира… который почти не видела из окон офиса, гостиницы и автомобиля.
С погодой все же повезло, дождя не было. Можно было бродить по городу хоть до вечера. И думать о том, где здесь бывал он… Сидел ли в этом кафе? Стоял ли у того моста? Любовался ли с этой точки Невой? Мари впустила в себя воспоминания. Кажется, впервые за долгие годы. По-настоящему.
Через два месяца после возвращения в Гамбург, отец явился к ней с пакетом фотографий. Одного взгляда хватило, чтобы узнать — Дувр. Мари резко подняла глаза на отца и спросила:
— Откуда?
— Твой капитан прислал, — с сарказмом в голосе ответил отец, — знаешь, что он хотел получить за эти фото?
Мари молчала. Просто смотрела на эти изображения, на которых она была счастлива. Сил оторвать от них взгляд у нее не было.
— Мария! — рыкнул отец. — Ты понимаешь, что он обманывал тебя! Все, что его интересовало, это деньги. Не удалось получить тебя, так он решил хоть какой-то куш с этого сорвать. Мария, ты слышишь?
— Слышу, — ответила она ровно, — ты оставишь их мне?
Он бросил фото на кровать и ушел. Той же ночью Мари их сожгла в пепельнице. И больше никогда не вспоминала о том, что они были. Потому что вопреки всему — не верила.
Да, он ее предал. Да, он почти убил ее. Но что значил тогда этот его резкий, почти злой поцелуй в Кронштадте? Неужели так просто обмануться, если очень хочется поверить? Ведь не будет так больно.
И вдруг Мари замерла у Троицкого моста, чувствуя, как где-то в горле отчаянно колотится сердце, а сил идти дальше просто нет. Она стояла и смотрела на громадье возвышающихся над ней… алых парусов. Отчаянно сжала пальцами сумочку — до побеления костяшек — и всматривалась в зрелище, открывшееся ей в эту самую минуту. Вот они. Алые. Как когда-то давно. Звуки из мира исчезли. Ничего не было. Она и это громадье.
«Тогда сначала пойдем на берег. Посмотрим, вдруг на горизонте появятся алые паруса».
Его голос словно бы прозвучал у самого ее уха.
Мари дернулась, отгоняя наваждение. Но наваждение не исчезало, победно сверкая парусами под непонятно откуда взявшимся солнечным светом среди туч.
Вокруг снова заходили люди, звуки стали различимы и она окликнула проходившую мимо женщину:
— Простите, для чего это?
— Так бал выпускников — Алые паруса, — просто пожала плечами женщина и пошла мимо.
В понедельник Мари вызвала начальника отдела кадров с просьбой принести из архива дело капитана Зимина М. А. Она сидела перед папкой, чувствуя, что впервые за долгое время ей становится легче дышать — он уволился на следующий день после завершения круиза. А это значило… Господи, да что это могло значить? Что, в конце концов, имеет значение, если тогда, на том чертовом причале в Кронштадте, он спросил у нее, почему она не выбрала его мир? Спросил так, будто в жизни нет ничего важнее ответа на этот вопрос? Будто имел право его задавать!
Мари вскочила и забегала по конференц-залу. Ведь он мог отправить отцу те треклятые фото только потому… потому, что она сама бросила его. Сама! Ведь для него это так и выглядело.