— Нет, дорогая, если уж устраивать скандал, то причина должна быть более весомой, чем Ригер.
Михаил поднялся, за руку поднял Машу из кресла и, подхватив на руки, понес в спальню. Опустил на кровать и стал осыпать поцелуями ее лицо.
— Хорошо, — проворковала Мари, подставляя губы, — тогда как тебе такая тема для скандала… мои суточные труды дали свои результаты. Недавно я грохнулась в обморок прямо посреди кабинета.
Он целовал ее губы, которые она подставляла ему. Он прижимался губами к тонкой жилке на шее и чувствовал, как она пульсирует все быстрее. Он спускался загорающимися страстью губами ниже, туда, где бьется самое дорогое на свете сердце.
Она что-то говорила. Что-то о скандале… сутках… обмороке. Зимин резко оторвался от нее, приподнялся на одной руке и, пытаясь унять сбивающееся дыхание, посмотрел на Машу.
— И что это означает?
Он пытался сосредоточиться и понять, почему это важно. Нет, это, конечно, важно, но почему именно в этот момент?
— Не отвлекайся, — недовольно прошептала Мари, чуть изогнув спину, чтобы расстегнуть платье, — разумеется, меня немедленно отправили в больницу. Диагноз оказался занимательным.
Она резко замолчала — молния поддавалась туго.
Зимин сел. Машинально помог расстегнуть ей молнию. Снова посмотрел ей в глаза:
— Маш, какая больница? Какой диагноз? Что случилось?
Мари деловито стаскивала платье с плеч, но в лежачем положении это выходило плохо. Она проворчала:
— И гардероб сменить придется… У меня три месяца беременности, а я в своем офисе и не заметила. Вот, что случилось, Миша.
Зимин молчал, осознавая услышанное.
— Машка, — все, что смог, наконец, выдохнуть Михаил. Сгреб ее в охапку и радостно поцеловал.
Она судорожно вцепилась пальцами в его плечи, отвечая на поцелуй, а потом, задыхаясь, прошептала:
— Ты поможешь мне его снять или нет? Учти, что еще десять минут, и я отключусь. Я не помню, когда в последний раз спала.
Михаил ловко стянул с нее платье и, улыбаясь, сказал:
— Учти, с завтрашнего дня ты перестанешь думать о всякой ерунде в виде твоего не проданного дома и озабоченного работой Дональда. А будешь заниматься собой, нашим будущим ребенком и мной. Это понятно?
Он избавился от своей лишней одежды и заглянул ей в глаза:
— Так что ты там говорила про десять минут?
— Господи, и кто из нас зануда? — засмеялась Мари, обвила руками его шею и прошептала на ухо, касаясь губами его кожи. — За десять минут можно многое успеть.
— Мы оба хороши, — довольно усмехнулся Михаил.
Он не уставал восхищаться ею, когда она была маленькой шаловливой девчонкой, и возмущаться, когда она становилась деловой хозяйкой людей и пароходов. И он любил ее такую разную, знакомую и неизвестную. И любовался ее горящими от страсти синими глазами. И подчинялся ее просьбам. И превращал десять минут в вечность. И следующие десять минут. И следующие. Утверждая такой порядок вещей законом их жизни.
Бонус 1. Шлейф
Июль 2015 года
Гамбург
Он взглянул на часы. Машка, как обычно, торчала в своем офисе. Когда она деловым тоном сообщила ему, что на этот день у нее также назначен совет акционеров, он очень разозлился. И злился потом несколько часов. В спальне. Вместе с ней.
Снова бросил взгляд на часы. Хватит! Через час Михаил был у нее в офисе. Кивнул секретарю и зашел в конференц-зал.
Мари оборвала свою речь на полуслове, оторвала взгляд от бумаг. Посмотрела сначала на бесцеремонно вошедшего Зимина, потом на часы, потом снова на Зимина. Обвела взглядом присутствующих на собрании акционеров. Что-то буркнула Дональду. И покорно поплелась через весь зал к Мише.
— Я помню. Поехали, — пробормотала она, устраивая подмышкой очередную папку — как раз можно будет перечитать в дороге.
Михаил пошел ей навстречу, вытащил папку у нее из подмышки, кивнув Дональду, положил папку на стол. А потом, перебросив Машку через плечо, скорым шагом вышел из зала. Опаздывать он был не намерен.
— Тебе так уж обязательно было выставлять меня на посмешище перед акционерами? — пробурчала Мари, очутившись в машине, а потом… не отдавая себе отчета в том, что делает, порывисто потянулась к нему. Как следовало сделать сразу.
Он коротко поцеловал ее и рассмеялся.
— Тебя это волнует? Правда? Ну, прости. Единственное, что сейчас волнует меня, — вовремя попасть в Standesamt[i]. Могу принести твоим акционерам официальные извинения в своем недостойном поведении. Потом. Если захочешь.