— Я никуда не поеду!
— Еще как поедешь, моя дорогая. И ты прекрасно понимаешь, почему. Он знает, кто ты?
— Знает.
— И что он первое сделал, когда узнал? Не маленькая. Пора соображать.
Но самое страшное было в том, что даже после того дня на балконе она все еще продолжала ждать.
Мари закрыла кран. Высушила руки салфеткой, взяла сумочку и вышла из дамской комнаты, направившись в зал, где ее уже ждали Шумов, Зимин и переводчик. Смешно. До слез.
Зимин сидел за столом, внимательно изучая белоснежную тарелку без единого узора и медленно переворачивая нож. Он физически чувствовал каждое мгновение, которое она отсутствовала. Если бы не этот идиот Шумов, все бы закончилось еще в порту.
Отвлекшись от созерцания посуды, перехватил пробегающего мимо официанта.
— Коньяка принесите, будьте так добры. Дагестанского.
Ааа… к черту все! Все равно увольняться!
Он звонил. Каждый день. Каждый день говорил себе, что завтра уже не станет. И все равно звонил. Снова и снова. Однажды под рукой весьма кстати оказался коньяк. Достаточно для того, чтобы хватило смелости стереть номер из памяти телефона. Но недостаточно для того, чтобы забыть. А она приходила к нему во сне. Каждую ночь. И признавалась в любви. Снова и снова.
Официант принес графинчик. Михаил сам налил себе, не предложив ни Шумову, ни переводчику. Опрокинул рюмку, не почувствовав ни вкуса, ни крепости напитка.
Как у нее все легко. Захотела — сбежала со свадьбы, стало скучно — развлеклась, надоело — отправилась домой. Наследнице пароходов все можно. Вернувшись в Петербург, несмотря на принятое решение, порывался искать. Убеждал себя в необходимости полететь в Гамбург, и сам же разбивал в прах свою уверенность в правильности такого решения. А одной осенней ночью она больше не пришла к нему. Словно отпустила. Подарила покой. И он забыл. Больше никогда не вспоминал, кроме единственного раза в Гамбурге.
Мария приблизилась к столу. Вежливая, спокойная, красивая. Невероятно красивая. Зимин проводил ее пристальным взглядом. И налил себе еще коньяка.
— Прошу прощения, что заставила вас ждать, — проговорила госпожа д'Эстен, усаживаясь.
Ее взгляд скользнул мимо лиц присутствующих, она взяла в руки меню и принялась внимательно его изучать. Настолько внимательно, что это, конечно, бросалось в глаза. И при этом она не видела там ни слова — буквы прыгали вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец, она отважилась выглянуть из-за меню, чтобы, избегая встречаться глазами с Зиминым, обратиться к Шумову, — может быть, вы что-нибудь порекомендуете? Не имею ни малейшего представления что заказать.
Пока переводчик доносил ее вопрос до Шумова, Мари все-таки не удержалась. Скользнула взглядом по мужчине напротив — и угораздило же их сесть прямо лицом к лицу. Почему-то сразу увидела рюмку коньяка. Он еще и пьет на переговорах. Мари сжала губы.
— Ну, я-то буду солянку, ее здесь чудесно готовят, — пробурчал Шумов, — а ее чем кормить… Зимин! Что там немцы, кроме сосисок, едят, а?
— Души!
— Ты, Зимин, закусь бы хоть взял, а… Что это вообще с тобой сегодня?
— А что сегодня со мной? Я тебе, Николай Егорович, не дипломат, переговоры вести не обучен. Ты меня приволок сюда как справочник по мореходным качествам, ну так делай свои запросы — будешь получать ответы. А дальше сам заворачивай все в цветную фольгу. Лимон принесите, — буркнул он официанту, — на «закусь».
Перевел взгляд на Марию, засмотрелся на ее плотно сжатые губы. Таким абсолютным идиотом он не чувствовал себя никогда. Даже тогда, когда… отмучились.
— Вы знаете, а я, кажется, определилась, — проговорила она, едва заметно переводя дыхание — во всяком случае, теперь не похожа на идиотку, которая в свое время даже английского не знала. — Я буду крем-суп из сельдерея и марокканскую лепешку. И, пожалуй, сок. Яблочный.
Она определилась! Зимин отвернулся. Она давно определилась, еще пять лет назад.
Знал бы, чем обернется сегодняшний день, ответил бы, что далеко за городом, когда позвонили утром и вызвали в порт.
Пока ожидали заказ, Шумов спросил:
— Ну и как вам ролкер? Смею отметить, что этот красавец имеет лучшее у нас техническое оснащение, хотя и остальные суда очень хороши.
Мари закусила губу, терпеливо дожидаясь переводчика, а потом сказала:
— В технических вопросах меня интересует скорее мнение вашего капитана. Господин Зимин, — она сдержанно улыбнулась, — мне кажется, что никому лучше вас не известны недостатки «Mariner». Лично я невооруженным взглядом человека, не имеющего отношения к грузоперевозкам, видела, что нам все же потребуется модернизация.
Михаил выпил вторую рюмку, съел дольку лимона, который тоже оказался безвкусным. И посмотрел Марии прямо в глаза.
— Нам, безусловно, потребуется модернизация. Если вы настроены серьезно, госпожа д'Эстен, вы сможете многое улучшить.
Почему-то этот его взгляд заставил ее замереть на месте. Кажется, они впервые за весь этот сумасшедший день вот так открыто смотрели друг на друга.
Мари улыбнулась и ответила негромко:
— Я настроена очень серьезно, господин Зимин. Вряд ли вы себе представляете насколько.
— Не всегда серьезность наших намерений поддерживается окружающими, хотя они и выражают видимое согласие. Вот только, когда доходит до дела, те, кому ты доверял, предпочитают избегать лишних трудностей и находят для себя более легкие пути.
Закипающий в ней гнев она подавила усилием воли. Дождалась перевода. Чтобы ответить безмятежно:
— Что ж, модернизация тоже потребует дополнительных капиталовложений, господин Шумов. А потому нам придется еще вернуться к вопросу цены. И, если будет нужно, не раз. Прошу прощения, мне снова придется вас оставить. На минуту.
Мари грациозно выпорхнула из-за стола и вернулась в дамскую комнату. Плевать, что подумают. Плевать! Открыла кран с ледяной водой и подставила ладони под струю.
— И что он первое сделал, когда узнал? Не маленькая. Пора соображать.
— Хорошо. Пусть сейчас будет по-твоему. Но учти, если по окончании рейса он за мной приедет, я уеду с ним.
— Как тебе будет угодно. А теперь собирайся. Кстати, для полноты картины — давай сюда свой телефон.
— Папа!
Прижала ледяные мокрые пальцы к пылающим щекам. Господи… Неужели сначала этот кошмар… Только не заново…
«Дааа, Зимин, — думал Михаил, напряженно провожая ее взглядом, — ты и раньше-то не всегда умел разговаривать. Теперь, видимо, разучился совсем. В конце концов, она тебе ничем не обязана».
Потянулся к графину, но одернул руку. Резко повернулся к Шумову, почти открыл рот, чтобы сказать, что больше не намерен тратить на этот бессмысленный торг ни минуты своего отпуска, но передумал. Ясно осознав, что не уйдет, пока… пока она его не отпустит. Снова. Все сначала. Круг замкнулся.
Глава 2.2 «Клелия»
«Ты — самое лучшее, что есть в моей жизни. Когда закончится этот рейс, я женюсь на тебе».
Мари открыла глаза. Сон упорхнул в одно мгновение. Будто и не спала. Так когда она перестала ждать? Через год? Через два? Или ждет до сих пор?
Тогда, пять лет назад, она вытащила себя из такой кучи дерьма, что не верилось. Загрузилась учебой и работой настолько, что почти не успевала вздохнуть. Рядом были отец и Ральф. Ральф — особенно. Если бы не он…
Глухо зазвонил мобильный. Мари медленно встала и подошла к креслу, на котором валялась сумка. Вынула телефон. Поморщилась. Звонили из Кронштадта. Работа. Работа — это хорошо. Это панацея от воспоминаний.
Через час она уже была в порту. И мысленно усмехалась — панацея здесь не работала. От себя не убежишь.
Капитан «Клелии» нервно потирал виски, будто у него болела голова. А Мари д'Эстен отчаянно пыталась отбросить всякую мысль о том, что когда-то на этом судне ходил другой капитан.