— Так о чем ты хотела поговорить? — негромко спросил Михаил.
Так и есть. Вздрогнула, резко повернулась к нему и проговорила.
— Да, я хотела… Но прежде всего, я прошу тебя, давай прошлое оставим в прошлом и упоминать о нем не будем.
«…прошлое оставим в прошлом». Михаил чуть дернулся. Все верно.
— Даже если бы и хотела, разве есть, о чем упоминать? Что там у тебя?
Она усмехнулась, но глаз не отвела.
— Я просто хотела задать один-единственный вопрос — зачем ты поцеловал меня в Кронштадте? — взяла в руки ложку, намереваясь помешать сахар в чашке. Руки продолжали дрожать. Пришлось бросить это бесполезное занятие.
Пока она говорила, он внимательно наблюдал за ней. Куда делась уверенная в себе госпожа д'Эстен? Он чувствовал усталость от ее постоянных метаморфоз.
— Мари, ты давно не ребенок, что за глупые вопросы? Мужчина поцеловал женщину. Что в этом такого? Я тебя обидел? Прости, этого я точно не хотел.
— Если бы обидел, меня бы здесь не было, — проговорила она. Ну, вот и повисла у него на шее. Как всегда.
— Тогда зачем ты здесь?
Мари облизнула губы и словно в омут с головой…
— Я пытаюсь понять, что между нами происходит. Ведь происходит же?
В конечном счете, следовало признать, что уже произошло. Пять лет назад. И продолжается до сих пор. Их разговор напоминал ему шаги по первому льду. Перейти Неву от Петропавловки до стрелки Васьки. Подвиг, когда тебе двенадцать лет. Но уже очень давно он перестал совершать такие сомнительные подвиги.
— Нельзя понять то, чего нет. Я даже не уверен, что было что-то… — он запнулся, — тогда. В том прошлом, о котором ты говорить не хочешь.
— Значит, я ошибалась, — Мари покорно кивнула — как часом ранее, в офисе БалтТраста, — прости… Это все ужасно неприятно. Вызовешь мне такси?
Ошибалась… Какая немыслимая глупость… Она продолжала ждать его все эти пять лет. И ошибалась. Почувствовала, как к глазам подступают слезы. Еще чего не хватало!
Зимин поднялся, подошел к телефону.
— Как скажешь. Тебе не за что извиняться. Всем свойственно ошибаться, — и добавил по-русски: — Я тоже не исключение, и неприятное последствие ошибок — это еще мягко сказано.
Он снял трубку, собираясь набрать службу такси.
— Я тебя люблю, — всхлипнула она, понимая, что окончательно сошла с ума.
Михаил медленно положил трубку обратно. Это тоже уже когда-то было. Ее слезы, ее признания. И тогда она точно так же была одна, сбежав со свадьбы. От чего… или кого… она сбежала теперь?
Он подошел к Марии, протянул ей платок.
— Мари, не мучай ни себя, ни меня. Ты снова что-то придумала себе. Пройдет неделя, и все вернется на свои места. Тебе опять захочется в свой мир. И ты снова уйдешь. На сколько в этот раз? На пять, на десять лет? К чему все это?
Мари вырвала платок из его рук. Движение получилось злое, резкое. Перевела на него взгляд, понимая, что граница перейдена — сама перешла, и проговорила неожиданно охрипшим голосом:
— Жаль, что так. Жаль, что ты считаешь, что придумала. Но ты прав — комедия подзатянулась. Хорошо. Первого июля жду тебя в Гамбурге. Я не уверена, что документы о сделке будут подписаны до этого времени, потому рекомендую не тянуть с увольнением из БалтТраста. Второго — спускаем «Паруса» на воду.
Мари встала и сама подошла к телефону. Все было предельно просто — позвонить в DartGlobal и попросить пригнать служебную машину:
— Какой у тебя адрес? — спросила Мари, избегая смотреть в его глаза.
Зимин назвал улицу и дом. Провожая взглядом Марию, понимал, что зря ввязался в эту авантюру с лайнером. Ничего из этого не выйдет. Она будет продолжать играть, а он… однажды он сорвется.
Глава 2.5 Ральф Какеготам?
«Откуда ты только взялась, Машка моя?»
Самой ужасной ошибкой было не то, что она снова призналась ему в любви. Самой большой ошибкой было то, что она действительно его любила. Все пять лет. За которые так и не вычеркнула его из жизни. Она была виновата — отчаянно виновата перед отцом, перед Ральфом… и даже перед Мишей. Ведь, что́ бы она ни пыталась предпринять, все шло прахом.
Мари сидела в кресле своего номера в гостинице, укутавшись в одеяло, и усиленно жалела себя. Жалеть получалось очень эффектно. С бокалом рома в руке и сигаретой. Еще немного, и она выучится курить. Раздавалась трель телефона. А она все надеялась, что звонившему надоест. Не надоедало. В конце концов, Мари встала с кресла, сняла трубку и услышала голос консьержа, извещавшего ее о посетителе.
«О! Миша пришел!» — пьяненько подумала Мари и попросила пропустить визитера.
Однако вместо Миши на пороге почему-то возник Ральф. Он влетел в номер, остановился в середине комнаты и озадаченно уставился на пепельницу под креслом.
— Какого черта ты устроила? — спросил он недовольным голосом.
— Я ни черта не устраивала.
— Мари, я спросил, какого черта?
«А к черту я прикатился лет пять назад. Знаешь, мы с ним даже подружились».
Мари коротко хохотнула и прошлепала к креслу.
— Я же просила — не приезжай, — сказала она устало.
— Ты что, пьяная?
— Не настолько, чтобы не помнить, что просила тебя не приезжать.
— Опять он?
— Я же просила, — протянула Мари, равнодушно подняв со столика бокал и отпив еще глоток.
— Так! Хватит! — Ральф отнял бокал, сгреб ее в охапку и поволок в ванную. Впрочем, она не особо сопротивлялась. А когда ее прямо в одежде сунули в душ под воду, ей вдруг стало капельку лучше. Будто вместе с водой и хмелем, с нее стекала усталость, безысходность и теперь уже такая привычная корка, сковывавшая ее душу. Она смотрела прямо перед собой и точно знала только одно — у нее нет времени на похмелье.
— Что? Так лучше? — спросил Ральф.
— Да. Намного. Спасибо, — ответила она.
Он замер, будто бы пытаясь рассмотреть выражение ее лица. А потом в его глазах отразилось понимание.
— Все-таки он, — пробормотал Ральф.
— Нет. Просто не ты.
Ральф вылетел из ванной, громко хлопнув дверью. Мари спокойно стащила майку и подставила тело струям воды. Закрыла глаза. И заставила себя вспомнить что-то очень важное. Что-то, о чем боялась даже думать. Он приедет в Гамбург первого июля. Он приедет. И все начнется сначала. Но можно ли назвать ошибкой то, что было между ними пять лет назад. Она упорно вычеркивала из памяти грязную историю с шантажом. Этого не было. Не могло быть. Человек, отпустивший ее из своей квартиры, не мог отправить отцу те фото. Не мог.
Она сняла с вешалки полотенце и неторопливо вытерлась. Надела халат и прошла в комнату. Теперь курил Ральф.
— Я хотела попросить у тебя прощения за все, — тихо произнесла Мари.
Он резко обернулся и посмотрел на нее так, будто его удивляло то, что она извиняется.
— Ты точно решила? — голос его прозвучал глухо.
— Мне нужно было решить уже давно. Прости, что так поздно.
Он подошел к ней ближе. Взял за руку и сказал:
— Ты же знаешь, что я все равно буду ждать. Я люблю тебя. И я терпелив.
— Все мы чего-нибудь ждем, — ответила она, вырывая руку.
— Могу я переночевать у тебя, или мне на ночь глядя искать, где остановиться?
— Лучше поищи, — ответила Мари и улыбнулась одними губами. И вдруг он притянул ее к себе и впился в них поцелуем. Мари задергалась, вырываясь, а он продолжал терзать ее рот. Голова кружилась — от алкоголя, от усталости, от боли. От отвращения — она никогда не думала, насколько может быть отвратителен поцелуй, любое прикосновение, когда его навязывают. Впрочем, Ральф всегда себя навязывал. А она привыкла. Теперь… все изменилось?