«Отпуск — это, оказывается, не так уж и плохо», — думал Михаил, ставя на плиту джезву. Особенно когда знаешь, что через неделю приедет жена.
Он подошел к окну. На стекло попадали редкие капли дождя. Еще несколько дней назад он был там, где лето.
Зимин по-прежнему ходил на «Парусах». Маша категорически отказалась их продавать. А в Петербурге осень, настоящая северная осень: пасмурная, ветреная, промозглая. Синоптики радостно обещают снег. Сбежавший кофе зло зашипел. Зимин усмехнулся. Все сегодня складывалось странно.
Полдня он звонил Маше. Она не отвечала. Михаил не переживал, но беспокоился. Машка по привычке нередко могла работать сутками. А ему полдня названивала сестра, упорно желая затащить его в гости. Он так же упорно отказывался, придумывая все новые и новые предлоги. Но от Туськи избавиться было практически невозможно. И он пошел на крайние меры — отключил телефон.
Налив кофе, Михаил взял чашку и пошел в комнату. Сегодня играет «Зенит». До начала матча около часа. Пиво в холодильнике. Вооружившись пультом, Зимин устроился на диване. И услышал долгий настойчивый звонок.
«Только не Туська!» — уныло подумал Михаил. Неохотно поднялся и отправился открывать.
— Привет! — по-русски проговорила Мари с порога. Моргнула. Два раза. И бросилась ему на шею. Следом на весь подъезд загрохотал чемодан, свалившись на пол.
— Привет! — удивленно проговорил Михаил и подхватил свою Машу. Затащил в квартиру сначала ее, потом ее чемодан. Помог ей снять пальто. — Ты откуда? Как хорошо, что смогла приехать раньше. Проходи. А я звоню тебе сегодня целый день. Ты голодная?
— Гамбург, самолет, Пулково. В самолете поужинала, так что не суетись, — она разматывала с шеи шарфик и наблюдала, как он вешает пальто, — у тебя кофе пахнет. Вот от кофе не откажусь — глаза закрываются. Я не помню, спала ли в эти сутки. Представь себе, Дональд завалил бумагами, потом нашелся покупатель на дом в Гамбурге, а я так и не решила ничего…
— И почему не предупредила? Я бы встретил, — он поцеловал Машу. — Кофе сейчас будет, а Дональда твоего убить мало.
Мари стащила ботинки и улыбнулась:
— Хотела сделать сюрприз, но ты как-то не слишком удивлен. Вечно ворчишь. Знал, кого берешь в жены.
— Так и ты знала, за кого замуж идешь, — Михаил рассмеялся. — Я очень удивлен твоим сюрпризом, маленькая зануда. А если бы меня дома не было? — спросил он уже из кухни.
— Но ты ведь дома, — Мари прошлепала по голому полу следом за ним. На его кухне она была впервые и с любопытством оглядывалась, — придумала бы что-нибудь. Мне, господин Зимин, уже не девятнадцать лет.
Она подошла к нему со спины и обхватила руками его плечи.
— Я скучала.
Михаил взял в свои руки ее ладони и поцеловал их. Потом повернулся к ней и сказал:
— Я тоже соскучился, госпожа Зимина. И страшно рад, что ты наконец-то здесь.
Он привлек ее к себе, нашел ее губы. Чем крепче он сжимал ее в своих объятиях, тем острее понимал, как сильно ждал ее и как рад, что она приехала.
На плите обиженно зашипел опять сбежавший кофе. Михаил рассмеялся.
Мари тихо фыркнула и сказала:
— И как ты столько лет холостяком прожил? — отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза. — Миш, а я насовсем приехала. Все.
— Так это ж замечательно, Машка, что насовсем. Я ждал тебя, — он поцеловал ее в висок. — Берем кофе, идем в комнату.
Мари задумчиво наблюдала, как он наливает напиток, послушно пошла за ним в гостиную. А потом остановилась на пороге и посмотрела, как он устраивает чашки на столике. Взгляд ее скользнул по тому самому креслу, в котором она сидела, признаваясь ему в любви несколько месяцев назад, по стенам — с множеством фотографий, на которых он, смеясь, обнимал чужих детей. Она медленно вошла и улыбнулась, чувствуя себя так, будто ей все это снится. Настолько все это было нереально.
— Не будешь на меня орать, если я кое-что скажу?
— Ну, скажи… не буду орать, — озадаченно ответил Михаил. Подошел, взял за руку. — Чего ты? Проходи, — провел Машу к креслу и присел перед ней на корточки. — Что стряслось?
Зимин положил ей на колени руки, оперся на них подбородком и заглянул в глаза.
— Я решила не давать ход делу Ригера. Дональд меня не одобряет, говорит, что Ральфа можно по стенке размазать, но мне все равно. Я не хочу — по стенке.
— Это то, что ты хотела мне сказать? — удивился Михаил. — Я бы, пожалуй, прислушался к Дональду, но не хочешь — не надо. С какой стати мне орать? — улыбнулся он.
— Я хотела, чтобы ты это знал. Если мы сошлись в том, что это не повод для скандала, то поцелуй меня. А то я что-то совсем расхотела пить кофе.
— Нет, дорогая, если уж устраивать скандал, то причина должна быть более весомой, чем Ригер.
Михаил поднялся, за руку поднял Машу из кресла и, подхватив на руки, понес в спальню. Опустил на кровать и стал осыпать поцелуями ее лицо.
— Хорошо, — проворковала Мари, подставляя губы, — тогда как тебе такая тема для скандала… мои суточные труды дали свои результаты. Недавно я грохнулась в обморок прямо посреди кабинета.
Он целовал ее губы, которые она подставляла ему. Он прижимался губами к тонкой жилке на шее и чувствовал, как она пульсирует все быстрее. Он спускался загорающимися страстью губами ниже, туда, где бьется самое дорогое на свете сердце.
Она что-то говорила. Что-то о скандале… сутках… обмороке. Зимин резко оторвался от нее, приподнялся на одной руке и, пытаясь унять сбивающееся дыхание, посмотрел на Машу.
— И что это означает?
Он пытался сосредоточиться и понять, почему это важно. Нет, это, конечно, важно, но почему именно в этот момент?
— Не отвлекайся, — недовольно прошептала Мари, чуть изогнув спину, чтобы расстегнуть платье, — разумеется, меня немедленно отправили в больницу. Диагноз оказался занимательным.
Она резко замолчала — молния поддавалась туго.
Зимин сел. Машинально помог расстегнуть ей молнию. Снова посмотрел ей в глаза:
— Маш, какая больница? Какой диагноз? Что случилось?
Мари деловито стаскивала платье с плеч, но в лежачем положении это выходило плохо. Она проворчала:
— И гардероб сменить придется… У меня три месяца беременности, а я в своем офисе и не заметила. Вот, что случилось, Миша.
Зимин молчал, осознавая услышанное.
— Машка, — все, что смог, наконец, выдохнуть Михаил. Сгреб ее в охапку и радостно поцеловал.
Она судорожно вцепилась пальцами в его плечи, отвечая на поцелуй, а потом, задыхаясь, прошептала:
— Ты поможешь мне его снять или нет? Учти, что еще десять минут, и я отключусь. Я не помню, когда в последний раз спала.
Михаил ловко стянул с нее платье и, улыбаясь, сказал:
— Учти, с завтрашнего дня ты перестанешь думать о всякой ерунде в виде твоего не проданного дома и озабоченного работой Дональда. А будешь заниматься собой, нашим будущим ребенком и мной. Это понятно?
Он избавился от своей лишней одежды и заглянул ей в глаза:
— Так что ты там говорила про десять минут?
— Господи, и кто из нас зануда? — засмеялась Мари, обвила руками его шею и прошептала на ухо, касаясь губами его кожи. — За десять минут можно многое успеть.
— Мы оба хороши, — довольно усмехнулся Михаил.
Он не уставал восхищаться ею, когда она была маленькой шаловливой девчонкой, и возмущаться, когда она становилась деловой хозяйкой людей и пароходов. И он любил ее такую разную, знакомую и неизвестную. И любовался ее горящими от страсти синими глазами. И подчинялся ее просьбам. И превращал десять минут в вечность. И следующие десять минут. И следующие. Утверждая такой порядок вещей законом их жизни.
Бонус 1. Шлейф
Июль 2015 года
Гамбург
Он взглянул на часы. Машка, как обычно, торчала в своем офисе. Когда она деловым тоном сообщила ему, что на этот день у нее также назначен совет акционеров, он очень разозлился. И злился потом несколько часов. В спальне. Вместе с ней.