Зимин зашел в кафе, подошел к ней и сел напротив.
— Почему ты не сказала, чья ты дочь? — спросил негромко, но твердо.
Мари вздрогнула. Подняла на него недоуменный взгляд и несколько мгновений молчала, пытаясь сообразить, о чем речь. Потом поняла. Подалась вперед, но тут же заставила себя сидеть на месте. Неужели он только узнал, Господи? Она ведь уже неделю здесь, с ним…
— Я не знаю… — проговорила она, чувствуя, как по спине пробежал холодок от его тона.
— Твой отец разыскивает тебя. Ты что, даже не сообщила родителям, где ты? — он продолжал пристально смотреть ей в глаза. — Ты действительно не понимаешь, что тебе стоило сказать, кто ты такая на самом деле, — сказал он громче, не обращая внимания на бармена.
— Если бы я сказала… — голос чуть дрожал, но она заставила себя продолжать, — если бы я сказала, это что-то изменило бы? Между нами что-то изменилось бы?
— Нет, не изменило бы, если бы с самого начала я знал правду. Но, по-видимому, это что-то меняло для тебя, раз ты решила это скрыть.
Он смотрел на нее и разрывался между чувствами и здравым смыслом. Что это? Игра? Развлечение? Розыгрыш? Или ее возраст гарантирует неспособность на такой далеко просчитанный план?
— Я не скрывала! — вскрикнула Мари и в ужасе подумала о том, сколько раз у нее была возможность сказать ему правду. И сколько раз она этого не сделала. Даже сегодня, когда он прямо попросил рассказать ему о себе. Но ей казалось, что он спрашивал о чем-то большем, куда никакие имена и регалии не впишутся. Дура! Идиотка!
Мари заставила себя говорить спокойно, но получалось скверно:
— Сперва была путаница из-за фамилии, платья, номера… Но мне в голову не приходило, что папа не выяснил сразу, что я на «Анастасии». А потом… потом я просто… не подумала…
Ее слова напомнили Михаилу, какой она была расстроенной и потерянной в Гамбурге в том чертовом платье. Тогда в этом был виноват кто-то другой. Теперь она была такой же растерянной, хотя еще несколько часов назад ее глаза искрились счастьем, и она призналась, что любит его. И в этом виноват только он.
— Не подумала… Твоему отцу сообщили, что ты здесь. И с тобой все в порядке, — он помолчал. — Машка, черт возьми, какая же ты дурочка, — пробурчал он по-русски. — Идем отсюда.
Зимин буквально выволок Марию на палубу.
— Куда ты меня тащишь? — пролепетала Мари уже на воздухе — воздух был прохладный, даже для этих берегов. Погода к вечеру явно испортилась. Мари постаралась заставить его остановиться, но это было трудно. То ли она сама не могла удержаться у какой-то черты, то ли ей было решительно все равно — лишь бы с ним. — Миша, пожалуйста…
«Зимин! Мозг включи!» — раздалось в ответ в его голове.
Он резко остановился и посмотрел ей в глаза. В синие растерянные глаза ребенка. Имеет ли он право воспользоваться ее доверием?
Михаил обхватил ее за плечи, провел рукой по волосам, притянул к себе. И, сорвавшись в пропасть, стал осыпать поцелуями ее виски, глаза, щеки, шею. Находил твердыми злыми губами тонкую, отчаянно пульсирующую жилку. Словно заряжался от нее и возвращался к пухлым, манящим губам Маши.
Видит бог, он не мог отпустить ее сегодня.
— Не здесь, не здесь, — зашептала она, безошибочно чувствуя, что вот теперь, в это самое мгновение определяется вся ее будущая жизнь — просто потому, что она должна быть с этим единственным мужчиной. Шептала и не хотела, чтобы он останавливался, откидывала назад голову, подставляя кожу на шее, чувствуя, как что-то в ней разгорается — мучительно и всепоглощающе. Обхватывала его руками, прижималась к нему так, будто от этого зависело все, что было в ней, все, что будет. Потому что всё — это был он один.
Михаил и сам понимал, что не здесь. На мгновение отстранился, всмотрелся Маше в глаза, еще раз, не удержавшись, поцеловал ее в губы и выдохнул у самого уха:
— Идем ко мне…
Ему казалось, что до каюты они идут несколько часов, так бесконечно тянулось время. Или это лайнер был таким огромным.
Наконец, он впустил Мари в свою каюту, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Притянул девушку к себе, теперь уже медленно, уверенно прикоснулся к ее губам, скользнул короткими поцелуями вдоль шеи к ключице, стягивая с ее плеча пиджак и лямку топа. Он наслаждался ее прохладной кожей, от чего поцелуи все сильнее загорались страстью, способной оплавить все вокруг, все крепче и крепче сжимал ее в объятиях, путаясь в застежках, крючках, пуговицах. То ли ее, то ли своих. Она прижималась к нему так тесно, но и того было мало, он желал чувствовать ее ближе, ближе…
Зимин подхватил Мари на руки и отнес на кровать.
И больше не сдерживался, выплескивая все чувства, которые бесновались в нем вот уже несколько дней. Завладев, наконец, ею. Он опалял ее кожу сбивчивым дыханием, пытаясь удержаться на грани собственного сознания. Яркий свет прореза́л темноту каюты, и, когда раздался первый раскат грома, он понял, что тонет, пропадает в разыгравшейся повсеместно стихии. И только единственный маяк существует теперь в его жизни — глаза Маши. Разглядев их при свете новой вспышки молнии, он вынырнул, выплыл. И спасся, чтобы навсегда быть рядом с ней.
Он бережно обнял ее и хрипло сказал:
— Ты — моя жена. Помни об этом.
— Буду помнить, — шепнула она в ответ, пытаясь успокоить срывающееся дыхание, не в силах отвести от него глаз. И провела пальцем по его губам, горячим и твердым. — Буду помнить…
***
— Откуда эти фото? — Ральф сглотнул.
— Из Дувра, — Дональд пристально следил за выражением лица начальника и друга.
— То есть это был случайный романтический променад со случайным старшим помощником? Блеск! Когда она успевает? Неделю назад у алтаря стояла.
— Что ты будешь делать?
— Ну, любоваться этими фото я точно не стану. А вот применение… пожалуй, что найду. Мне нужно, чтобы их увидел Фредерик. Информация, разумеется, должна исходить не от меня.
— Обижаешь! — протянул Дональд. — Ясное дело. Все будет в лучшем виде.
Когда Дональд вышел за дверь, ему вслед полетел стакан с виски. Ударился о стену и обрушился осколками на пол, оставляя за собой влажные дорожки.
— Потаскушка!
Глава 1.7 Отмучились!
Усиливающийся шторм вынудил Зимина оставить Машу. Как бы ему не хотелось никуда уходить, но обязан он быть на мостике. Перед уходом поцеловал девушку, пытаясь растянуть время, и спешно вышел из каюты.
День был трудным. Не обошлось без неожиданностей. Долгов умудрился совершить подвиг — спас девушку, выпавшую за борт. И искренно забавлялся, что это вовсе никакой не шторм, а так, легкое волнение в луже воды.
Впрочем, им определенно повезло. Буря бушевала недолго, и уже к вечеру гроза закончилась, дождь перестал, и море почти утихло, бросаясь в борт «Анастасии» последними всплесками своей ярости.
Когда Зимин вернулся к себе, Марии не было. Он достал телефон и набрал ее номер.
— Я у себя, — отозвалась она, — и я тебя жду.
Через полчаса, с коробкой пирожных в руках, он стучал в дверь ее каюты.
Мари открыла и поцеловала его в щеку — так буднично, будто делала это всю жизнь.
— Здравствуй! — весело сказала она, пропуская его в комнату. — Я взяла на себя смелость заказать ужин в ресторане. Так что есть будешь то, что мне нравится. Или то, что они поняли из моих потуг объяснить, что я пасту хочу. Обещаю, что после свадьбы научусь готовить. И все-таки выучу английский.
При мысли о свадьбе Мари покосилась на шкаф. Но тут же заставила себя перевести взгляд назад на Михаила. Нет, пышной свадьбы она не желала. Желала… сбежать куда-нибудь подальше и обвенчаться в маленькой церкви. В самом простом платье. Не свадебном. И, уж конечно, без шлейфа.
Улыбнувшись в ответ на заявление Маши, Михаил весело спросил: