Мекал походил на девушку тонким станом и нежным лицом. "Совсем как юноша из легенды", — подумал Астарт.
— Твою невесту случайно не Шане зовут? — спросил он.
Мекал заулыбался.
— Шане. Но другие ее зовут совсем по-другому.
— Ты и в матросы пошел, как тот Мекал из сказки, чтобы стать пиратом?
— Астарт, ты провидец.
Астарт улыбнулся.
— Пират Мекал, владыка морей, защитник обиженных и судья для всех неправых.
— И еще мститель.
— Но что тебе сделал мир в твои-то годы? Кому мстить?
— Астарт, правда, что ты убил жреца в Тире?
— Правда. Но пока все считают, что того Астарта покарали боги, кары людей будут дремать. Понятно?
Мекал с восхищением смотрел на товарища.
— Но почему ты не пират?
— Такие пираты, как Мекал из легенды, всего лишь легенда. Невозможно быть пиратом и человеком одновременно. Даже святой отшельник на пиратском корабле начинает мечтать о власти и богатстве. Мстить своим обидчикам надо. Древний закон Ханаана, гласит: "Умирая, убей того, кто тебя убил". Но связать жизнь с разбоем — значит погубить эту жизнь.
— Я так мечтал…
— Как ты попал к адону Агенору?
— Отец утонул в шторм. Его кормчий, Медуза, продал в рабство за долги всю нашу семью. Мать умерла: наступила на ядовитую рыбу, когда собирала для хозяина моллюсков. Сестра осталась наложницей-рабыней у Медузы в доме. А меня выкупил адон Агенор и дал вольную. Он хотел и сестру выкупить, Медуза не согласился, даже госпожа Меред его уговаривала.
— У матери кто был хозяином?
— Альбатрос.
Обогнув стороной непроходимые заросли низкорослых пальм, Астарт и Мекал остановились на краю каменистого обрыва, на дне которого блестело чистое зеркало небольшого водоема, несколько быстроногих антилоп испуганно шарахнулись прочь, хананеи не успели даже разглядеть их.
— Вот примерно здесь Анад отстал от нас.
Они несколько раз крикнули в надежде, что исчезнувший отзовется. В ответ — лишь стрекот саранчи да шорох ящериц в камнях.
И тут они увидели трех финикийцев, с треском продирающихся из зарослей низкорослых пальм. Один из них и был горе-охотник. На лице Анада — ни кровинки, это было заметно, несмотря на красноморский плотный загар.
— Вот саданул кто-то, — он показал Мекалу, затем Астарту большую шишку на голове. — Потом затащили в заросли. А там термитов!..
— Ну и шутники у Агенора! — расхохотался кормчий Скорпион. — Хвали богов, парень, что мы оказались рядом и небо снабдило наши уши чуткостью. Слышим, кто-то ворочается, ну, думаем, зверюга вроде носорога…
— И не ворочался я.
— …а подошли — Анад-охотник! Вот потеха! Правда, Нос?
— Правда, — сказал мореход из экипажа Скорпиона и вымученно рассмеялся.
Все было подозрительно: бегающие глазки старого брюзги Скорпиона, натянутая веселость его спутника.
— Били камнем, завернутым в толстую ткань, — произнес Астарт, разглядывая шишку, — иначе бы череп треснул до самой шеи.
Нос и Скорпион украдкой переглянулись.
— Эй, парень, проводи дружка к лагерю, — в тоне Скорпиона не было просьбы, то были слова кормчего, привыкшего повелевать.
— Я сам могу дойти! — возмутился Анад. Однако видно было, чувствует себя неважно: был бледен и шагал неуверенно.
— А вдруг тебя опять кто-нибудь в кустиках пощекочет? — И Нос взорвался бурным клокочущим смехом.
Мекал повел Анада к лагерю, а Скорпион попросил Астарта помочь им перетащить к кораблям тушу убитой антилопы. Хотя Астарту было не по себе, отказать он им не мог: иначе его бы заподозрили в трусости.
Шли довольно долго. Наконец остановились. Со всех сторон надвинулись несуразные уродливые лапы молочаев. Засохшее дерево распростерло к небу мертвые ветви.
— Вот, — сказал Скорпион, и Астарт увидел невдалеке полуразложившиеся останки животного и с десяток голошеих грифов, восседающих вокруг на камнях.
Тирянин не успел отпрыгнуть. Нос распластался, обхватив его ноги, и Скорпион сильным ударом в живот лишил его способности передвигаться.
Когда Астарт опомнился от боли, Нос сдирал с него одежду, а Скорпион рвал ее в клочья и брезгливо вталкивал мечом в растерзанную груду полусъеденного хищниками трупа.
Астарта крепко, до боли в конечностях привязали к засохшему дереву.
Нос нагрузился останками трупа с налипшими клочьями материи. Скорпион старательно заткнул кляпом рот Астарту. Шаги их и шорох кустов постепенно стихли.
Заходящее солнце отбрасывало длинные четкие тени. Канделябры молочаев тянулись в синеву. Огромный геккон с остекленевшими глазами смотрел с вершины бесформенного валуна на связанного, беспомощного человека. Ящерицы помельче легкомысленно сновали по отвесной стороне камня. Несколько сереньких с коричневым оттенком горлиц перепорхнули поближе к засохшему дереву, и Астарт разглядел их нежные дымчатые шейки. Приятное воркование и идиллическая картина ухаживающих друг за другом горлиц действовали успокаивающе.
"Кому понадобилось освободиться от меня? Кормчим? Жрецу? Но этим людям было проще убить меня. Что их заставило поступить именно так?"
Астарт ни на миг не сомневался, что освободится от пут. На друзей он не надеялся: Скорпион убедит всех, что останки трупа, которые Нос потащил к кораблям, — его, Астарта. Ахтой не поверит, может заподозрить и даже разгадать заговор, но, как знать, может, его уже нет в живых.
Внезапно совсем рядом послышалось странное ворчание и хрюкание. Горлицы улетели. Астарт скосил глаза и увидел павианов, ближе всех рослого самца с пышной серой гривой, делавшей его похожим на льва. Зверь обнаружил человека и от неожиданности свирепо мяукнул. Несколько самок с детенышами встревоженно затявкали. Мясо-красная морда самца ощерилась чудовищными клыками.
Видя, что человек неподвижен, обезьяны постепенно успокоились. Но на их крики уже отовсюду спешили павианы. Астарт пришел в ужас при виде столь огромного стада хрюкающих, мяукающих, зевающих и чешущихся зверей. Они разглядывали человека, хватали за одежду, дергали за волосы. Но человек был неподвижен, и они занялись своими делами: копались в шерсти друг друга или, быстрым скачком настигнув расшалившегося малыша, награждали его оплеухой. Крупный, старый самец, видимо, вожак, блаженно щурился, подставляя подруге то один бок, то другой, а та, несказанно счастливая, шустро перебирала в густой шубе тонкими пальчиками. Вдруг Астарт увидел прямо перед собой близко посаженные злобно-бессмысленные глаза, синие надутые мешки щек в ореоле стоявшей дыбом шерсти. Павиан ткнул пальцем Астарту в глаз и с удовольствием обнаружил, что тот закрылся. Тут же, забыв о глазе, выхватил кляп изо рта финикийца и запихал в свою клыкастую пасть. Потом ему захотелось затолкнуть ее обратно. Астарт стиснул зубы. Павиан зарычал, но вскоре увлекся чем-то другим и повернулся к человеку красным мозолистым задом.
Астарт понемногу растягивал узлы, то расправляя плечи, то сжимаясь насколько это было возможно.
Обезьяны до последнего солнечного луча не покидали его: протягивали к нему руки, строили гримасы, подразнивали и даже пытались кормить. Астарт проглотил сладкую белую мякоть незнакомого плода и выплюнул косточку вместе с кожурой, чем привел все обезьянье племя в неописуемый восторг.
Но вот наступили сумерки, и вся серая лавина расползлась по расселинам в скалах. Для обезьян, видимо, наступило время сна.
Веревки поддавались слабо. Астарт истер тело в кровь и понял, что это напрасный труд. Однако уверенность в собственных силах не покидала его. Если в буднях борьба с небом изнуряла финикийца, порождала мысли об обреченности, делала его мрачным, потерянным, то в минуты, когда тело его и дух подвергались испытаниям, богохулие и бунтарство превращались в источник сил, в источник непомерной человеческой гордыни, в свидетельство бесстрашия свободного разума. Что люди, когда боги бессильны!
Астарт, передохнув, принялся раскачивать дерево. Над царством уснувших молочаев пронесся торжествующий рык льва. Астарт даже не вздрогнул. Он поладит с царем зверей. Лев — не человек.