Ахтой долго молчал. Сомнения, не оставляющие его со времени перехода через экватор, вновь проснулись. Страшные для любого верующего слова Астарта на этот раз не устрашили жреца. Ахтой размышлял: "Ремесленник, вырезающий статуэтку бога, не олицетворение всего человечества? Может, мы так же лепим веками богов из своих помыслов и чувств?"
— Я знаю куда заведут тебя твои мысли. Я был там же, — сказал Астарт. Ты начнешь сомневаться, существуют ли вообще боги. Я понял, друг, что они существуют. Но они так отвратительны и жалки!..
После такого заключения Ахтой вообще растерялся. Непостижима логика Астарта. Как связать воедино борьбу с богами и веру в их существование?
— Ты дал толчок, Астарт, теперь не путайся, я сам доберусь до сути. Возможно, здесь и скрыта истина истин.
Не только Ахтой увлекся богоисканием. Старый адмирал тоже вдруг заинтересовался ливийскими богами. В результате столь странного адмиральского интереса мореходы начали вырезать из дерева в большом количестве груболицых идолов и продавать их «леопардам».
Вскоре амбары финикиян были доверху забиты слоновой и носорожьей костью, пушниной, ценной древесиной, сушеными фруктами, вяленым мясом, рыбой. Все финикийское добро, взятое «леопардами», было возвращено. Гений Альбатроса развернулся во всю мощь, когда стало известно о существовании большого народа к югу от Великой Реки, знакомого с золотом. Его интриги привели к тому, что «леопарды» развязали войну с соседями, с которыми раньше предпочитали жить в мире из-за их многочисленности и умения воевать. Впрочем, «леопарды» всегда вели две-три войны. Столкнув две гигантские империи чернокожих, адмирал втихомолку пожинал плоды. Его нисколько не смущало небывалое кровопролитие, по сравнению с которым ассирийские войны — возня мышей. Адмиральский мех с золотом прибавлял в весе. В деревнях «леопардов» не утихали вопли вдов. Все их данники, в том числе и пастушеское племя, с тревогой ожидали, чем обернутся военные трудности «леопардов».
Финикияне готовились к жатве и к празднику урожая, мало обеспокоенные близким гудением военных тамтамов. Отремонтированные и свежевыкрашенные корабли давно манили в море.
Ахтой бродил по деревням пастушьего племени, измученный небывалыми размышлениями. Когда-то он считал, что удел мудреца — отшельничество. Затем, поняв необходимость наблюдения, он сделался вечным странником. Сейчас же пассивное созерцание его не удовлетворяло. Душа требовала действий. Он находился на грани двух противоположностей и глубоко страдал, раздираемый ими. "Если нет богов, то кто создал столь разумный мир, где каждое творение — верх совершенства и целесообразности? Если боги есть, то почему ни один человек не видел их, почему богоотступничество наказуемо не богами, а людьми? Почему самые светлые умы рано или поздно приходят к сомнению, а небо упорно не желает раскрыть свои тайны, словно не желая торжества веры?"
Ахтой рвался в путь. Он торопил Альбатроса с отплытием. Адмирал же не спешил, прикидывая в уме, сколько золотых колец в среднем ему приносит день.
— Всему свое время, адон лекарь. Ты мне лучше скажи, что случилось с Астартом?
— Что-нибудь серьезное? — насторожился египтянин.
— Со всеми любезен. Даже со Скорпионом! Не задумал ли он жестокую хитрость?
— Это он умеет, — пробормотал Ахтой. — И с Оразом любезен?
— Как со мной и с тобой.
— Странно. Он ненавидит жрецов и однажды чуть не зарубил меня, потому что я жрец.
— Может, влюбился? За ним бегает какая-то девчонка.
— Боги помутили твой разум, адон. Он никогда не забудет то, что имел. В его сердце не может быть другой женщины, кроме Ларит. Я его хорошо знаю. Он не забывает несчастную жрицу, а по ночам шепчет ее имя, как молитву.
— Другой с такими чувствами смешал бы небо с землей, а он…
— А он смешал, но сам запутался в этой мешанине.
— Ты поговори с ним, адон Ахтой, по-приятельски. Не вздумал бы он мстить за покушение в Пунте. У меня и так не хватает людей.
46. Охота на слонов
У арабов есть обычай в особо торжественных случаях подавать гостям наряду с другими блюдами целиком зажаренного верблюда. Фага решил потрясти мореходов и зинджей чем-нибудь подобным. Но в Ливии верблюды не водятся, и повар потребовал предоставить ему слона. Фагу поддержали повара флотилии (на быка или бегемота они не соглашались), и Альбатрос решил устроить охоту на слонов.
Финикияне с копьями, луками, бесполезными на охоте щитами двинулись в саванну, огласив окрестности воплями и гоготом. Болтун был на вершине блаженства. Он сделался здесь заядлым охотником и удивлял всех своими знаниями. Например, он сообщил пару секретных способов, при помощи которых у живого слона можно отпилить бивни.
— А изжарить его живьем можно? — подтрунивал Анад.
— Братцы! Полосатые лошадки! — запрыгал Фага, увидев в пастушечьем стаде несколько зебр. — Да кто их так вымазал!
Финикияне только в этих местах впервые увидели зебр. Даже Ахтой не знал о их существовании, хотя был осведомлен о многих диковинках мира благодаря своей начитанности, любознательности и умению выжать из собеседника все его знания. В египетском письме не было иероглифа, означавшего зебру. Солнечные лошади появились для представителей средиземноморской цивилизации истинным чудом Ливии. Впоследствии мудрецы Саиса сочтут за бессовестную фантазию рассказы Ахтоя о существовании полосатых, как арабский парус, лошадей.
— Если посадить пастухов на этих лошадок, никакие «леопарды» им не будут страшны, — сказал Астарт.
Анад загорелся желанием прокатиться на зебре. Вручив Мекалу свое копье, он смело вошел в стадо коров. Пастухи предостерегающе закричали, но Анад лишь отмахнулся. Зебры, пасущиеся среди упитанных коров, подняли головы, прядая ушами. Маленькие птички носились над стадом, садились на крупы и загривки животных. Одна из зебр протяжно фыркнула, обнажив мощные зубы. Анад заколебался, но, чувствуя на себе взгляды мореходов, заставил себя подойти ближе. Полуручные зебры нехотя отошли к термитникам, похожим на обломки скал среди травы, и принялись чесаться полосатыми боками о их твердые стены. Прячась за термитниками, Анад подкрался и запрыгнул на спину ближней зебры. Животное с хрипом упало, начало кататься по траве, едва не раздавив перепуганного Анада, который пытался отползти. Однако полосатый мститель решил, видимо, доконать человека: зебра вставала на дыбы, прыгала, как пес на задних ногах, норовя передними копытами размозжить ему голову.
И если бы не бичи пастухов, пришлось бы хананеям справлять очередной заупокойный культ.
Позже Анад понял безрассудность своего поступка, когда узнал, что зебр подмешивают в стада для защиты от гиен. Пастухи не раз видели, даже львы удирали, изуродованные и ослепленные ударами копыт.
Ахтой смотрел на Анада.
— Счастливчик, — сказал он, — кости целы, правда, таких кровоподтеков я в жизни не видал. Если судьбе угодно, будешь на празднике прыгать вместе с зинджами.
Анад, морщась от боли, поплелся в крепость.
На слонов набрели внезапно. Увидев на земле большие кучи навоза, Болтун сунул в серую массу палец и уверенно произнес:
— Еще вчера они были здесь.
И в тот же миг почти над головами финикиян раздался громыхающий горловой звук: в рощице из акаций и мимоз стоял огромный слон и недовольно разглядывал армию охотников. У Болтуна глаза полезли на лоб.
Туча копий впилась в хобот, плечи, бока животного. Астарт метнул свое копье и увидел, как оно прошило насквозь большое плоское ухо и расщепило тонкий ствол деревца. Резкий, трубный звук — и окровавленная глыба обратилась в бегство, проложив через рощицу широкую просеку.