— Учитель, — сказал он на полувсхлипе, — Вы испортили мне праздник.
Что-то в его ужимках напомнило мне младшего братца, который тоже притворялся плачущим, а затем хохотал. Значит, вот от кого набрался мой благочестивый, набожный сын. Пока я варился в своих абсурдных грёзах, школяры вновь проникли в келью Квазимодо и на этот раз подружились с ним, убедив его принять участие в задуманной ими выходке. Должно быть, они сказали ему, что в толпе будет много пьяных, полуслепых и в целом не слишком переборчивых женщин, которых не отвратит его необычный вид. Зная братца и его дружка Робена Пуспена, я мог без труда представить содержание этого разговора.
— Тебя подговорил Жеан? Отвечай.
— Нет, нет, учитель, не гневитесь на Жеана. Он здесь ни при чём. Я сам… Виноваты проклятые сапоги. Они вынесли меня из собора. Им стало скучно. Им захотелось прогуляться по Парижу.
Он не был пьян, но вёл себя как подвыпивший, растягивая слова и покачивая головой, примеряя на себя образ безалаберного школяра. Я ждал, что он вот-вот упомянет «кишки папы». Мне хотелось залепить ему затрещину или по крайней мере встряхнуть его за плечи, но он бы принял это как приглашение на дружескую драку.
— Идиот. Известно ли тебе, что епископ тобой страшно недоволен?
Кривая ухмылка медленно растаяла, и единственный глаз расширился. Мог поклясться, что в зрачке промелькнуло нечто похожее на испуг.
— Учитель, но это лишь… шутка. Игра.
— Игра, недостойная служителя собора. Если ты принимаешь участие в подобных шествиях и глумишься над обрядами церкви, ты не имеешь права ей служить. Отныне благовест будет звучать как издевательство. Тебя снимут с должности звонаря, и тебе не видать колоколов как своих завядших ушей. Надеюсь, десять минут веселья этого стоили! Тебя пошлют на кухню мыть тарелки и ставить мышеловки. Ни на что больше ты не годен.
Его дыхание участилось.
— Епископ милосерден. Он не накажет меня так сурово за мелкий проступок.
— Что тебе известно про Луи де Бомона? Всё очень серьёзно. Иначе стал бы я срывать процессию? Это не какая-нибудь мелкая мужская шалость, на которую епископ закроет глаза. Если бы ты подмял под себя какую-нибудь потаскуху, Луи посмеялся бы от души. Тебя несли в фиглярском наряде через весь город. Знаешь ли ты, какой ущерб нанёс своей репутации?
Вот теперь он действительно нервничал.
— Что… что я должен сделать, учитель? Чтобы вернуть доверие епископа… я сделаю что угодно.
— В Париже есть одна ведьма. Вернее, не одна. Их много. Но эта очень сильная и изворотливая. Королевские лучники не могут её поймать уже который месяц. И знаешь почему? Они сами не отличаются чистотой. Поймать её может лишь мужчина, который ещё не познал женщину. Только священник, не нарушивший обет, и его целомудренный ученик могут преуспеть в этом деле. Это очень порадует епископа, и он забудет твой проступок.
========== Глава 27. Неудобства, которым подвергаешься, охотясь на ведьму ==========
Клянусь, эта мысль про ведьму, которую может поймать только девственник, пришла мне в голову в последнюю минуту. Я не вынашивал этот план часами. Он сам сложился моментально, будто какая-то сила извне продиктовала его.
Забавно то, что когда я упомянул целомудрие, щёки моего подопечного вспыхнули, а зубы скрипнули от обиды. Очевидно, он рассчитывал, что торжественная процессия завершится для него посвящением в ряды обычных грешных мужчин. Действительно, в толпе было много подвыпивших, весёлых, не слишком безобразных и не слишком переборчивых женщин, которые ради потехи согласились бы ублажить короля шутов. Квазимодо выпала золотая возможность сбросить бремя чистоты. Увы, этому событию было не суждено случиться в этот вечер. Проклятый учитель появился и прервал этот сказочный сон. Разумеется, мальчишка был зол. Раскаяние и страх перед епископом боролись в нём с вполне естественной мужской досадой.
Тем не менее, он послушно следовал за мной. Я вкратце описал ему облик той, которую мы разыскивали: цыганка лет шестнадцати, с белой козой и тамбурином. Квазимодо мотал головой, утверждая, что никогда её не видел. Не исключаю, что он лгал. Впрочем, это не имело значения. Страх потерять должность звонаря на время заглушил его бунтарские порывы. У него хватало ума понимать, что ни одна пьяная потаскуха из толпы не стоила Большой Марии.
Жестами мне удалось донести до Квазимодо что именно от него требовалось: схватить цыганку по команде, зажать ей рот и следовать за мной. По тому как его голова втянулась в сутулые плечи, я понял, что от моей просьбы ему стало неловко. Ведь раньше ему не приходилось применять свою чудовищную силу в подобных целях. Последний раз он пустил руки в ход, когда Жеан и Робен проникли к нему в келью. А теперь ему предстояло схватить женщину. Этому циклопу было не чуждо рыцарское чувство. Мне доводилось наблюдать как трепетно и осторожно он разглядывал птичьи гнёзда на колокольне.
— Пусть тебя не терзают угрызения совести, — сказал я ему, повернув его лицом к себе. — Это не женщина. В смысле, не обычная француженка, а цыганка и ведьма. Если она будет вырываться или скулить, не поддавайся жалости.
— Как скажете, учитель, — ответил он с налётом обречённости. — Как вам угодно. Буду ждать от вас знака.
Квазимодо не слышал цокота копыт, шороха юбки и бряканья бубна, в то время как я мог услышать эти звуки с другого конца города. Я знал, по каким переулкам цыганка возвращалась домой во Двор Чудес. За последние несколько месяцев я успел выучить её маршрут. Она обычно не задерживалась на улице слишком поздно. Собрав мелкое серебро, она без промедления возвращалась под опеку своего племени. Ей не было свойственно вступать в разговор со своими зрителями. Я ни разу не видел её в компании школяров, солдат или девок-кабачниц. Должно быть, египетский герцог дал ей наставления не сближаться с парижанами, особенно с теми, что носили форму, будь она военной или ученической.
Не скажу, что у меня сердце забилось быстрее при звуке каталонской баллады, которую цыганка напевала себе под нос. Оно у меня уже давно не билось в обычном ритме.
Я пихнул Квазимодо локтем в бок, давая ему знать, что настала пора действовать. Он не сразу выполнил мой приказ. На несколько секунд он впал в ступор. Пришлось толкнуть его ещё раз, более резко и грубо. Тяжело вышагнув из тени, он перегородил цыганке дорогу.
Девчонка даже не успела испугаться при виде бесформенной фигуры, возникшей у неё не пути. Закусив нижнюю губу, она какое-то время рассматривала покачивающийся силуэт. Вдруг она сделала свою пренебрежительную гримасу и хмыкнула.
— Посмотрите! Сам папа шутов, — сказала она своим полудетским голосом и и присела в насмешливом реверансе. — Ваши подданные желают знать, навсегда ли вы их покинули.
У Квазимодо отвисла челюсть. На секунду мне показалось, будто он собирался что-то сказать в ответ. Дуралей совсем растерялся. Всё шло не по плану. Я выговорил все возможные проклятия, когда Квазимодо, вместо того чтобы заткнуть ей рот, как я ему наказывал, схватил цыганку за талию и перебросил через плечо, словно шарф. Это было самое нелепое зрелище, которое можно себе вообразить. Он стоял посреди улицы, не зная в каком направлении бежать, а девчонка била его бубном по горбатой спине. Бесовская коза, наставив на них рожки, жалобно блеяла.
В эту минуту из-за угла появился какой-то долговязый хиляк в потёртом камзоле, очень похожий на Гренгуара. Само пребывание поэта на улице меня не удивляло. Не получив обещанных денег за свою провалившуюся мистерию, он в очередной раз остался без крова. Но какого чёрта он увязался за цыганкой?
— Стража, сюда! — крикнул он.
Удар наотмашь от Квазимодо заставил его отлететь на несколько шагов и упасть на мостовую. Похоже, звонарь наконец-то пришёл в себя и принялся выполнять то, что от него требовалось, хоть с некоторым опозданием. В его защиту, не каждый вечер ему приходилось похищать женщин. Убрав Гренгуара с пути, он стремительно скрылся во мраке, унося цыганку.
Через секунду раздался громовой голос: