— Братом, олух вы эдакий! Бра-том по отцу. У меня нет желания посвящать вас в тонкости своей родословной.
— Если братом, то плохо дело, бедный мой Жеан. К тридцати годам у вас вытянется нос и облысеет лоб.
— Этого не случится, — прозвенел мальчишеский голос. — Я намерен умереть молодым.
— Ха! Это вы сейчас так говорите. Вот перевалит вам за двадцать…
— Не перевалит. Скажите, Феб… Если не секрет, что послужило причиной столь красноречивого потока? Если уж пустилась лошадь вскачь, то сразу не остановится. А ругаетесь вы галопом.
— Я только что удрал от этих жеманниц, — ответил Феб, бросив через плечо утомлённый и свирепый взгляд. — Каждый раз, когда я покидаю свою прелестную невесту, у меня рот полон проклятий. Мне ещё несколько месяцев ходить в женихах, разыгрывать комедию любви! В середине лета моя рука наконец окунётся в богатства Гонделорье.
— И вы забудете бедного маленького Фролло! — воскликнул Жеан горестно.
— Увы, мой друг. Семейному человеку не пристало водиться со школярами.
Несколько секунд он смотрели друг другу в глаза, а потом расхохотались в унисон. Гнев Феба заметно поостыл. Было решено пойти в кабак «Яблоко Евы» дабы закрепить дружбу за бутылкой бургундского.
Я следовал за ними. За последние полгода у меня вошло в привычку красться за кем-то. Я прислушивался к их болтовне, которая казалась мне порой тарабарской речью. Они говорили во весь голос, мало стесняясь тем, что приобщали прохожих к своим излияниям. Они болтали о дуэлях, девках, попойках, сумасбродствах.
Когда из-за угла послышался звон бубна, капитан сжал руку школяру:
— Поспешим, дружище.
— Боитесь, что без нас всё вино выпьют?
— Как бы меня не заметила эта малютка с козой.
— Сменарда?
— Та самая. Ещё не хватало, чтобы на заговорила со мной на улице.
— Вот как? А о чём ей с Вами говорить, капитан? Какое у неё к вам дело?
Феб взглянул на школяра с упрёком.
— Жеан, вы будто вчера родились на свет. Какое у женщины может быть ко мне дело?
— И где же состоится эта… беседа?
— За мостом святого Михаила, у старой карги Фалурдель, — поведал Феб с серьёзным видном. — Сегодня в семь.
Жеан вытянул розовые губы трубочкой.
— У-тю-тю… Дерзости Вам не занимать, капитан Феб. Для начала Вам придётся отодвинуть с пути этого грозного скомороха в жёлто-красной куртке. Как-никак, он ей приходится мужем.
— Что за вздор Вы несёте, Жеан!
— Не вздор. Этот фигляр, который носит стулья в зубах, когда-то был моим учителем грамматики. Тогда я ещё жил на мельнице. Помню, я ему чуть нос не сломал. А теперь он живёт во Дворе Чудес с Вашей Сменардой. Думаете, он просто так уступит Вам свою супругу? Пусть вас не вводит в заблуждение его хлипкий вид. У него очень крепкая челюсть.
На мгновение мне стало совестно и обидно от того, что даже Жеан был лучше осведомлён о приключениях Гренгуара, чем я. Сколько всего пронеслось мимо моих ушей за последние несколько месяцев.
— Пусть будет так, — Феб пожал плечами, ничуть не смущённый тем, что сообщил ему Жеан. — Что с того? Неужели вы думаете, что я в первый раз зарюсь на чужую жену? Так даже лучше. У ребёнка будет законный отец. Ей не придётся метаться в поисках мужа, как дочери трактирщика.
Дрожь пробежала по всему моему телу. На секунду мне пришлось прислониться к какой-то тумбе чтобы перевести дыхание. Когда я нагнал гуляк, они во всё горло распевали:
В деревушке Каро все ребята
Попали в петлю как телята.
========== Глава 34. Монах-привидение ==========
Старьевщик был, несомненно, рад позднему покупателю, который взял у него с рук чёрный плащ за несколько минут до закрытия лавки. Я сунул ему несколько монет, не считая. Судя по его выражению лица, я заплатил в разы больше, чем эта тряпка стоила. Однако, она была достаточно просторной и добротной чтобы скрыть мою одежду. Надвинув капюшон на глаза, я прохаживался перед шумной таверной, в которой находились офицер со школяром. Именно на этом месте цыганка предсказала мне приближающуюся смерть прошлой осенью.
Сквозь разбитые окна кабака доносился звон стаканов и рёв пьяниц. Между столами рыскали уличные женщины, то и дело плюхаясь на колени гулякам. Вот каких услад я был лишён все эти годы! Вот ради чего парижские мужчины рисковали спасением своих душ. До какой-то степени мне было понятно очарование женщин, с которыми развлекались Карл Бурбонский и Пьер де Лаваль. Это были либо учёные монахини, переводящие Горация на французский, либо обедневшие аристократки, играющие на арфе. В любом случае, это были воспитанные, чистоплотные, сдержанные женщины с прохладными белыми руками и свежей кожей. Даже не будучи скованным обетами, я плохо представлял себя в объятиях какой-нибудь девки из «Яблока Евы». Не знаю, сколько вина потребовалось бы, чтобы заглушить природную брезгливость, чтобы гладить эти потные, веснусчатые груди и целовать этот рот, в котором не хватало зубов. Подобные картины срабатывали лучше поста и плети, чтобы укротить плотский голод.
Боковая дверь хлопнула, и появилась трактирщица, мать той самой девицы, которая понесла от Феба и которую я так поспешно обвенчал. Рыхлая кумушка несла поднос с грязной посудой. В кабаке «Яблоко Евы» мойка находилась на задворках. Использованную кухонную утварь складывали в один огромный дымящийся чан. Можете представить, какой запах стоял во дворе.
Трактирщица поскользнулась на мокром камне, тяжёлый поднос с лязгом пошатнулся у неё в руках, и вывалился тонкий нож. Матрона была слишком уставшей и тучной, чтобы подобрать нож на месте. Для этого ей бы пришлось опустить весь поднос на землю, а это послужило бы дополнительной нагрузкой на воспалённые колени. Сонно ворча, она продолжала свой путь. Когда она вернулась искать нож, его уже не было — он был надёжно спрятан у меня под плащом. Раздражённо крякнув, трактирщица вернулась внутрь.
Как никогда прежде я чувствовал руку рока на плече. Всё, что происходило в тот вечер, несло в себе тайный умысел. Ведь неспроста я подслушал разговор Жеана с Фебом на соборной площади. Неспроста я последовал за ними в «Яблоко Евы». Неспроста трактирщица поскользнулась и обронила нож. Нa скользком лезвии ещё сохранился запах жирного мяса.
Наконец, через входную дверь вывалились двое гуляк, которых я поджидал больше часа.
— Гром и молния! — воскликнул один из бражников. — Ведь мне пора на свидание.
Худо-бедно, капитан ещё держался на ногах. Его юный собутыльник находился в более плачевном состоянии. Повиснув на шее Феба, он городил чушь, из обрывков которой я вынес, с своему удивлению, что мальчишка был не так уже невежествен. Какие-то огрызки латыни и истории закрепились в его курчавой голове. Последние несколько лет в коллеже Торши не прошли даром. И на том спасибо. Оказывается, у Платона был профиль охотничьей собаки.
Похоже, Феба мало интересовали латинские аллюзии, которыми его осыпал пьяный школяр. Его тревожило то, что последнее су было пропито, а ему ещё нужно было заплатить за конуру у старой шлюхи, чтобы принять прелестницу Сменарду. Ведь не потащит же он её в казарму. А парижские мостовые для первой встречи тоже не подходят. О том, чтобы отвезти девчонку в свой дом, не было и речи. Он не хотел, чтобы она знала, где он живёт. Иначе что помешает ей наведаться к нему в гости?
Вот такой монолог мне пришлось выслушать. А если бы эти слова услышала сама цыганка? Если Гренгуар говорил правду, и она добровольно сковала себя обетом целомудрия в надежде найти родителей, то сегодняшней ночью ей предстояло этот обет нарушить. Она готова была лишить силы свой талисман ради мужчины, который уже начал заметать следы, даже не познав её. Даже через пелену ярости я видел в этом иронию.
В конце концов, Фебу надоели несуразные ответы пьяного школяра. Пожелав другу «удушиться кишками матери», капитан довольно грубо пихнул его. Жеан шлёпнулся на мостовую Филиппа-Августа, удачно попав головой на «подушку бедняков» — кучу капустных кочерыжек. В таком положении он и остался лежать, звучно похрапывая.