Оставив собутыльника под покровом ночного неба, капитан, всё ещё раздосадованный, вышел на улицу Сент-Андре-Дезар. Только перед фасадом Отенского коллежа, где он когда-то получил начатки образования, он понял, что его кто-то преследует. Должно быть, краем глаза он заметил приближающуюся тень.
— Монах-привидение, — буркнул он с нервным смешком. — Чёрт подери… Вот мой шанс исповедоваться заранее за тот грех, который я вот-вот совершу.
Вытянув руку из-под плаща, я сжал скользкие от пота и мясного жира пальцы капитана.
— Капитан Феб де Шатопер?
— К Вашим услугам, святой отец. Исповедуйте меня поскорее. Я спешу на свидание.
— Нечестивец! Её зовут…
— Смеральдой, — ответил он развязно и бесстыдно.
У него не было секретов от других мужчин. Он даже не хвастался передо мной, а просто констатировал факт. Таким же тоном он бы мог поведать, что улица Галиаш одним концом упирается в Стекольную улицу, а другим — в Ткацкую.
— Капитан, — сказал я, стиснув ему руку, — Вы лжёте!
Таким, как Феб, было свойственно переходить от небрежности к ярости за мгновение. Выдернув свои засаленные пальцы из тисков, он отскочил назад на несколько шагов и уже схватился за эфес шпаги, выкрикивая что-то про семейную честь Шатоперов, дуэль и кровь на мостовую. Не знаю, что натолкнуло его на мысль, что у меня под плащом был спрятана шпага. Возможно, обедневшие дворяне чувствуют друг друга на расстоянии.
— Капитан, — продолжал я ледяным голосом, не двигаясь с места, — Вы же не хотите разочаровать женщину. Спешите на свидание.
Мой последний аргумент мгновенно остудил гнев Феба.
— В самом деле, — пробормотал он, опуская шпагу. — Мне бы не хотелось огорчить малютку с козой. Кто знает? Она может попасть в чужие руки.
— Когда вы будете трезвы, я с радостью скрещу с вами шпаги и уложу Вас в канаву. Но сегодня вы должны выполнить своё обещание женщине.
Феб, который всё это время утвердительно кивал, вдруг прикусил губу и почесал за ухом.
— Чёрт! Я совсем забыл. У меня нет ни су, чтобы расплатиться со старой сводней. Проклятый школяр. Проклятый школяр! Чтобы я ещё раз напился с желторотым!
— Уплатите вот этим, — сказал я, бросив на мостовую крупную монету. — У меня одно лишь условие, капитан.
— Что угодно, святой отец!
— Докажите, что у вас свидание с той самой женщиной, чьё имя вы назвали. Если я ошибся, если Вы сказали правду, я с радостью заберу свои слова обратно. Возможно, нам удастся избежать кровопролития на этот раз.
Эта причудливая просьба лишь позабавила Феба, к которому вернулась его привычная беспечность. Он предложил спрятать меня в каком-нибудь укромном уголке, откуда мне будет всё видно. У него даже была каморка на примете: комната святой Марты. Капитану хорошо были известны притоны у моста.
— К Вашим услугам, — заключил он. — Может быть, Вы и есть тот самый монах-привидение, но сегодня мы друзья.
========== Глава 35. Всё твоё, всё для тебя! ==========
Если бы Пьер де Лаваль увидел меня в тот момент, он был рассмеялся и расплакался одновременно. Я сидел в конуре на чердаке притона, скрючившись в три погибели, прильнув лицом к щели, через которую мне была видна грязная комната с разбитым окном и убогая постель, состоявшая из смятых тряпок. Я слышал, как Шатопер расплачивался со старой сводницей на первом этаже, беззубой каргой с ввалившимися губами, окаймлёнными пучками волос. На фоне Фалурдель, трактирщица из «Яблока Евы» выглядела Венерой! Бог видит: в Париже хватало безобразных женщин. Впрочем, после встречи с цыганской колдуньей мне все женщины казались безобразными. Я начал замечать новые уродства в мире, которые раньше не бросались в глаза. Если бы чума или пожар поглотили весь город, мир ничего бы не потерял. О, Фролло, какие весёлые у тебя мысли на ночь глядя! Вот, что сделала с тобой любовь, чёрт подери! Источник всей добродетели.
Не знаю, как долго я сидел на корточках среди пыли и мусора, хрустевшего у меня под ногами. Пошарив вокруг себя руками, я наткнулся на осколок стекла и приложил его ко лбу, чтобы его холод освежил меня. Острый край напомнил мне о том, что под плащом у меня был спрятан нож.
Вдруг я услышал, как заскрипели ступеньки деревянной лесенки. Дверца люка приоткрылась, впустив струю бледного света. Старая усатая карга вошла первой, держа в дрожащей руке фонарь; за ней следовал Шатопер, покручивая усы и напевая под нос; и, наконец, третьей появилась цыганка. Её рогатая спутница сопровождала её даже на любовное ложе. На мгновение мои глаза заволокло туманом, всё вокруг загудело и закружилось, будто меня всосал в себя огромный колокол.
Когда я очнулся, Шатопер и цыганка уже были одни, сидя на деревянном сундуке. Другой мебели в комнате не было, а капитан, очевидно, считал дурным тоном сразу переместиться на постель, тем более, что девчонка заметно смущалась. Не глядя ему в глаза, она царапала пальцем крышку сундука и что-то бормотала себе под нос.
— О, не презирайте меня, — расслышал я её слова. — Я чувствую, что поступаю дурно. Увы, теперь мне не найти моих родителей. Впрочем, зачем они мне теперь? Ведь я люблю Вас.
Ну вот! Первое признание в любви за вечер. И сорвалось оно с уст женщины, как ни странно. Судя по изумлению на красной физиономии капитана, он был немного ошарашен. Несчитанные ночи в борделях не подготовили его к такому чистому и непосредственному выражению чувств.
Надо отдать ему должное, он быстро нашёлся. Чтобы позабавить свою спутницу, Шатопер достал из ножен шпагу, ту самую шпагу, которой размахивал у меня перед носом полчаса назад. Девчонка принялась её разглядывать и гладить, лаская пальчиками эфес. Капитан воспользовался случаем и клюнул её в шею, что заставило цыганку выпрямиться.
Если бы эти двое не были так поглощены своей игрой, они бы услышали негромкий хруст, раздававшийся из конуры. Это был не хруст разбитого стекла у меня под ногами; это был скрежет моих зубов. Мой палец проводил по острию ножа. Рука рока мяла мне плечо, отзываясь тянущей болью в груди и боку.
За свои неполные тридцать шесть лет жизни я впервые созерцал подобную сцену. Мне предстояло увидеть то, в чём Шатопер сознавался во время исповеди.
Наигравшись со шпагой, дурочка попросила капитана встать во весь рост и прогуляться по каморке. Ей хотелось услышать звон его шпор! Шатоперу пришлось ей в угоду прогуляться перед ней несколько раз. Было видно, что её преждевременное признание в любви и детские приходи озадачивали его. Цыганка не походила на других прелестниц, которых он приводил в этот притон.
B ту ночь «счастливице» довелось услышать фразу, которую он повторял при подобных обстоятельствах.
— Моё тело, кровь моя, моя душа — всё твоё, всё для тебя.
Выпалив заученное признание, капитан принялся коверкать её имя. Чего он только не перебрал! Миранда, Эсперанза, Эсменарда, Симиляр… В конце концов девушка сжалилась над ним и разрешила называть себя Готон. Свободной ладонью я ударил себя по лбу. Это было свыше моих сил. Готон! Что за дурацкое прозвище? Для охотничьей собаки вполне сносная кличка. Наш сосед на улице Тиршап имел целую свору спаниелей, и среди них была Готон. Но чтобы девушка добровольно назвалась таким именем? Неужели она не могла придумать ничего изящнее?
Уладив вопрос с именем возлюбленной, Шатопер принялся осыпать её обещаниями. Картина их сладостного будущего включала хорошенькую маленькую квартирку, парады стрелков под окнами, большой смотр близ Рюлли, львов королевского дворца. Он не забыл добавить, что «все женщины любят такие зрелища».
По крайней мере, он не обещал на ней жениться. С похвальной для дворянина честностью он выдал: «Разве люди больше любят друг друга, если их посыплют
латынью в поповской лавочке?». Я не мог с ним не согласиться после стольких лет службы в той самой «лавочке».
Блаженная идиотка упивалась звуками его голоса, и только иногда с её губ срывался мечтательный вздох: «О, мой Феб…». Сколько раз мне ещё предстояло услышать этот вздох!