— Что угодно, сестра.
В эту минуту я действительно готов был пообещать ей что угодно, лишь бы положить конец этому неловкому разговору.
— Займитесь своим здоровьем. Вы не можете продолжать так издеваться над собой. Я всю ночь не спала, молясь за Вас.
— Не стоит тревожиться, сестра. Я знаю, у меня усталый вид, но моё состояние не так уж тяжело. Ничего не поделаешь. Когда переваливает за тридцать пять, начинают досаждать мелкие недуги. Тянет плечо, колет в боку, звенит в ушах…
— Ничего себе «мелкие недуги»! Вы целые сутки пролежали без сознания.
Её последнее сообщение задело моё любопытство.
— Вот как? Забавно. Целые сутки, говорите? Мне никто не сообщил.
— Неужели Вы не помните? Вы упали в обморок после причастия. Схватились за грудь и растянулись у самого алтаря. Я видела это своими глазами. Причетники унесли Вас в Вашу келью. Монсеньор Ван дер Моллен встал на Ваше место и довёл мессу до конца. Как я поняла, это случается уже не в первый раз. Эти сердечные приступы…
— Какое счастье, что Ван дер Моллен оказался рядом, — ответил я. — Он мне ровесник, но при этом исполнен сил и амбиций. Можете спокойно доверить свою растревоженную душу этому фламандцу. Он приведёт её в порядок. А за меня не волнуйтесь. Постараюсь дотянуть до венчания вашей дочери, сударыня.
Скрестив руки на груди, я медленно поклонился и остался стоять в такой позе, не поднимая головы, давая ей знать, что мне нечего было добавить.
— Клод… Я в последний раз назову тебя по имени. Я не буду тебя больше тревожить. У тебя хватает забот помимо глупой болтливой вдовы. Но я не заберу назад то, что сказала тебе в прошлый раз. Мне не стыдно. И от своих признаний я не отрекусь.
Я стоял на том же место, провожая её своим молчанием. После того, как она удалилась, стены, казалось, хранили эхо её всхлипов. Я слышал сразу несколько женских голосов, восклицающих «Дочь моя!»: Пакетта Гиберто, Алоиза Гонделорье и Джулия Полеро, мать моей кузины Виттории, хором оплакивали участи своих дочерей.
Мне пришла мысль о том, что было бы неплохо и мне исповедаться. Вот только кому? Ведь не епископу же. Похоже, он махнул на меня рукой после того, как я отказался наблюдаться у королевского лекаря. В том, что мой конец приближался, сомнений быть не могло. Иначе как объяснить эти обмороки, провалы в памяти, наваждения, голоса с того света? А что, если я всё это себе надумал? А что, если никакой цыганки и в помине не было? Возможно, я уже умер и попал в один из кругов ада? В таком случае, исповедь мне бы уже не помогла.
Размышляя над своим трагикомичным положением, я медленно вышел из собора. У меня не было никакой определённой цели. Я давно понял, что ставить цели было бессмысленно. Так я и плёлся наобум, глядя под ноги.
У моста я вдруг почувствовал лёгкий толчок в плечо.
— Учитель, — фыркнул мне в ухо Гренгуар, — нехорошо нарушать обещания.
— Вы меня искали, мэтр Пьер?
— Я жду Вас больше часа. Неужели Вы забыли наш договор? Или Вы передумали? Только не говорите мне, что смалодушничали.
Мне было очень интересно узнать, какой договор у нас был с Гренгуаром. Что я ему наобещал, в какой заговор втянулся во время очередного забвения?
— Что Вы, мэтр Пьер, — ответил я тихо и невозмутимо. — Разве я когда-нибудь отступался от своих замыслов?
— Прекрасно! — воскликнул он, потирая сухие ладони. — Значит, Вы обо всё позаботились? Лодку приготовили?
— Да, конечно. И лодку, и вёсла…
— Я знал, что на вас можно положиться, учитель! Простите, что сомневался в Вас. Вы не представляете, что значит для меня это невинное создание.
========== Глава 61. Флаг арготинцев ==========
Прошло некоторые время, пока я понял, что невинное создание, которое так рвался спасти Гренгур, было козой, а не цыганкой. Как я мог забыть его трепетную привязанность к Джали? Тем лучше для меня. Он бы помог мне выманить цыганку из убежища, а потом не стал бы возражать, если бы я забрал её у него с рук.
— Бродяги пойдут по Парижу молча, — нашёптывал он мне на ухо, хотя на мосту не было ни души. — Пароль — «Короткие клинки звенят!». Факелы зажгут лишь перед собором. Какое зрелище нам откроется, учитель! Клянусь Юпитером, жаль, что Вас не было во Дворе Чудес. Вы не видели, как Клопен строил отряды. Все бродяги — мужчины, женщины, дети — гурьбой повалили из таверны, грохоча оружием и старым железом. Косы, пики, резаки и копья! Воистину, этот малый достоин восхищения! Собрать такую армию в одночасье. Капитану королевских стрелков есть чему у него поучиться.
— Вот будет канонникам сюрприз, — пробормотал я, глядя в чёрные воды Сены. — Перепугаются как зайцы.
Я не лелеял иллюзий по поводу того, что сподвигло бродяг на подобную вылазку. Этот штурм затеяли не ради одной бедной цыганки. В часовне святого Фереоля и Ферюсьона находились две статуи, изображающие одна святого Иоанна Крестителя, а другая — святого Антония, обе из чистого золота, весом в семь золотых марок пятнадцать эстерлинов, а подножье у них из позолоченного серебра, весом в семнадцать марок и пять унций.
Решив, что я ускользнул мыслями, Гренгуар сжал мне локоть.
— Учитель! Среди повстанцев Ваш брат.
— Неужели?
— Я видел его собственными глазами. Он был мертвецки пьян и горланил в объятиях какой-то девицы. Пусть этот бездельник Нептун посадит меня на свои вилы, если я лгу.
— Я не обвинял Вас во лжи, мэтр Пьер. Я Вам охотно верю. Во время нашего последнего разговора я сам посоветовал Жеану стать бродягой, раз уж у него не получилось стать академиком. Идти против своей истинной природы — сущее преступление. Я лишь недавно пришёл к этому выводу.
Часы пробили полночь.
— Началось, — шепнул Гренгуар со смесью ужаса и восторга.
Пристально вглядываясь в ночной город, я заметил какое-то движение на набережной. Линия парапета колыхалась, подобно речной зыби или головам движущейся толпы. Движение шло в сторону Ситэ.
Точно завороженный, я следил за этим чёрным потоком, похожим на колонию муравьёв.
— Думаю, нам пора убраться с дороги, — сказал Гренгуар, дёргая меня за рукав.
Через несколько минут мы уже находились в моей башенной келье и смотрели вниз на соборную площадь через крошечное окно. Мне хотелось узнать, очнулись ли всадники ночного дозора. Гренгуар был прав. Я ничего подобного в своей жизни не видел.
Диковинная армия перестроилась, словно окружая собор. Какой-то нищий залез на тумбу, размахивая зажжённым факелом, по-видимому, намереваясь держать речь. Я узнал в нём Клопена Труйльфу, того самого попрошайку, который клянчил деньги у школяров во время мистерии. По правую руку от него стоял белобрысый мальчишка, закованный в доспехи, которые ему были явно не по размеру. Жеан! Впервые в жизни он последовал моему совету. Чужой нагрудник и коса шли ему больше, чем нелепый наряд школяра. Наконец-то он попал в свою стихию!
Тишину нарушил хриплый и грубый голос Клопена:
— Тебе, Луи де Бомон, епископ Парижский, я Клопен Труйльфу, король Алтынный, князь арготинцев, говорю: наша сестра, предательски осуждённая за колдовство, укрылась в твоём соборе, и ты обязан предоставить ей защиту. Но ты подло дал своё согласие суду извлечь её из убежища и повесить. Вот почему, собственно, мы и наведались к тебе в гости. Ежели ты дашь нашу сестру в обиду, мы разнесём твою церковь. Выдай девчонку добром, и мы не тронем твой храм. А не выдашь — мы её силой возьмём, и храм твой разграбим.
Признаюсь, меня впечатлили ораторские способности Клопена. Быть может, на него благотворно повлияло содружество с Гренгуаром. Недаром бродяги боготворили своего предводителя. И у отбросов общества своя иерархия.
Чтобы подтвердить серьёзность своих намерений, Клопен водрузил в расщелине между двумя плитами вилы, на зубьях которых висел окровавленный кусок падали. Это был флаг арготинцев.