— Узнаёшь своего подопечного? — спросила Виттория.
— Узнаю. Квазимодо трудно с кем-то спутать. Как он попал сюда, к нам?
— Он погиб во время осады собора. Стрела пронзила его плечо и задела лёгкое. Он издал свой последний вздох на галерее.
— Кто стрелял?
— Жеан.
— Мой брат?
Виттория не сразу ответила. Впрочем, её молчания было достаточно.
— Твои сомнения не были беспочвенны, Клаудио. Жеан не связан с тобой кровью. Он тоже это чувствовал. Мальчишка ленив и распущен, но не глуп. Не кори себя. Ты пытался воспитать его достойным фамилии Фролло. Иногда он старался тебе угодить. Это случалось крайне редко, и он сам смущался своих попыток заслужить твоё одобрение.
— А в конечном счёте, я сделал его убийцей, — ответил я бесстрастно. — Я толкнул его на путь бунта и преступлений. К чему привело моё воспитание? Мой приёмный брат убил моего приёмного сына. Что теперь ждёт Жеана? Он укроется во Дворе Чудес?
— Увы, королевство бродяг разгромили солдаты. Жеан там не найдёт приюта.
— Его не поймала стража?
— Среди военных был его друг, некий капитан Феб де Шатопер. Он отвёл глаза, когда увидел Жеана в толпе. Я заметила, этот офицер часто отводит глаза. Мальчишке удалось улизнуть. Жеан вернётся в коллеж как ни в чём не бывало и притворится, будто не принимал никакого участия в покушении на собор. В бродячую жизнь он наигрался. Всё-таки, Жеан — домашняя птичка, которая привыкла к своевременной подаче зерна. Только кто насыпет ему следующую горстку? Вот, в чём вопрос.
Признаюсь, меня судьба Жеана не тревожила.
— А Квазимодо? Что я скажу ему при встрече? А ведь мы встретимся, не так ли?
— Когда настанет час. Ему тоже предстоят откровения. Тебе в это трудно поверить, Клаудио, но у него были свои секреты, свои демоны. Послушай, раз уж мы здесь, зайдём в собор.
***
Тяжело дыша после подъёма по винтовой лестнице, Кристоф ван дер Моллен, новый архидьякон, грузно опустил ящик с книгами на стол. Теперь башенная келья принадлежала ему.
— Занятное место, — пробормотал он, разглядывая надписи на стенах. — Ну и затейник был этот Фролло. А это что за каракули? ἀνάγκη… Да он совсем рехнулся. Не все же обязаны понимать по-гречески. Намного проще было бы написать Fatum.
Вслед за ним вошёл юный органист. В руках у него была толстая кожаная папка с финансовыми архивами. Вдруг я вспомнил, что так и не успел приготовить Луи отчёт за последний месяц. Мне даже стало совестно на минуту от того, что я так бесцеремонно покинул свой пост в самое неподходящее время.
— Я больше не могу так, — сказал юноша дрожащим голосом. — Я должен Вам исповедоваться.
— Исповедуйся, сын мой. И мы вместе посмеёмся.
— Мне вовсе не смешно, Монсеньор. Я был причастен к нападению на собор. Я подговорил бродяг и рассказал им про золотую статую. Это была моя затея… по крайней мере, частично.
— Прекрасная затея! — воскликнул фламандец, целуя юношу в лоб. — У тебя задатки Дольчина.
— Клянусь вам, я сам не был движим корыстью, — оправдывался органист сквозь слёзы. — Я на самом деле хотел спасти эту плясунью, которую любил Жан-Мартин. И ей таки удалось ускользнуть. А он погиб! И его господин тоже мёртв. Всё из-за меня!
Ван дер Моллен махнул кожаной папкой, подняв облачко пыли.
— Глупости, мальчик мой. В этом событии задействованы таинственные тёмные силы. Ты был лишь марионеткой, как и все участники. Битва случилась на Ситэ, а Фролло нашли мёртвым на Гревской площади. Значит кому-то наверху было так угодно. Им обоим пора было на тот свет. Звонарь страдал от двойного проклятия: уродства и несчастной любви. А у Фролло были неполадки с сердцем. Как видишь, они оба достаточно отмучались.
Эти неоспоримые доводы немного утешили юношу.
— Пожалуй, Вы правы, Монсеньор. Всё равно, мне трудно поверить, что Жан-Мартин больше не зазвонит в Большую Марию.
— Уже нашли нового звонаря. Луи обо всё позаботился. Трон долго не пустует. Надеюсь, у этого хватит ума затыкать уши перед благовестом. Не вешай нос, сын мой. Думаю, мы с тобой отлично поладим. Кстати, было бы неплохо познакомиться с твоим отцом. Понимаю, сейчас он в трауре по Фролло. Но когда он выйдет из своей скорби, я с удовольствием навещу его в Реймсе. Фролло был немного дик. Ему не хватало дипломатических навыков. Он не умел, а, вернее, не хотел налаживать дружеские отношения с епископами и кардиналами. Мне предстоит проделать немало работы. С Божьей помощью, теперь кое-что изменится в приходе.
========== Глава 66. Освобождение ==========
Луи де Бомон похоронил меня на свой вкус. Я даже засмущался от всех оказанных почестей. Мне возвели гробницу, которая размерами едва ли уступала той, в которой был похоронен дез Юрсен. Зачем ты это сделал, Луи? Ты же знал, что подобные изыски были мне не по нраву. Эти вычурные фрески на гробовой крышке абсолютно не вязались с моим надменным и ироничным нравом. И вообще, моё место было на Монфоконе, а не на освящённой земле. Если бы ты только знал…
— Фролло не был святым, — сказал епископ своему первому викарию, точно прочитав мои мысли, — но он был чище и праведнее любого из нас. Он пал жертвой собственной гордыни. Если бы он послушал совета королевского лекаря… Что я теперь буду делать? Этот Ван дер Моллен не внушает мне доверия.
Мне так хотелось отвесить Луи добродушный подзатыльник. Быть может, он бы почувствовал лёгкий холодок на шее?
— Не мешай ему, — сказала Виттория. — Он искренне тебе благоволил.
Моего подопечного, как ни странно, похоронили рядом не со мной, а с родным отцом. Это тоже было прихотью Луи де Бомона.
Впрочем, я не возражал. Я прекрасно понимал, как мало значит пространство в том мире, в который мы перешли. Мы передвигались без труда сквозь пространство. Я обнаружил, что мог находиться в нескольких местах одновременно. Я потерял счёт времени. Кажется, Виттория сказала, что у нас было девять дней. Сколько у нас оставалось в запасе? Не покидая Париж, я заглянул в Реймсский собор.
Пьер де Лаваль, бледный и осунувшийся, вяло давал распоряжения причетникам.
— За упокой души архиепископа Жозасского, — я расслышал его слова.
Рядом с ним стоял хмурый темноволосый подросток.
— Сын мой, — обратился к нему Лаваль, когда они остались наедине, — ты всегда подбираешь самое неподходящее время, чтобы предъявить свои претензии. Неужели ты не видишь, что я в глубоком трауре по близкому другу?
— Ваше Превосходительство, — отвечал юнец язвительно, — не секрет, что Вы найдёте любую отговорку, придумаете самое страшное горе, лишь бы избежать разговора со мной.
— О чём нам ещё говорить, Мишель? Разве это моя вина, что ты нигде не приживаешься? Чем тебе было плохо в Аррасе? У тебя была прекрасная работа под надзором лучшего мастера. Ещё несколько лет, и ты бы стал выдающимся стекольщиком. Но и этот шанс ты упустил.
— Теперь Вам некуда меня засунуть. Я путаюсь у Вас в ногах. Вас досадует то, что я не такой как Даниель, кроткий, покладистый Даниель, который довольствуется вашими подачками и визитами раз в полгода.
— Чего тебе не хватает? У тебя есть фамилия. Твоя мать замужем, весьма удачно, благодаря моему ходатайству. У тебя есть человек, которого ты можешь назвать отцом на людях и который не требует ни подчинения от тебя, ни верности от твоей матушки. О чём ты ещё можешь просить?
— Меня тошнит от всего этого!
— Ты приехал из Арраса чтобы мне это сказать? — Лаваль понимающе кивнул. — Ничего не поделаешь, сын мой. Таковы особенности нашей среды. Если тебе не нравятся наши обычаи, если тебя до такой степени возмущает лицемерие внутри церкви, то становись реформатором. Я не буду тебе мешать. Раз уж этого требует твоя совесть… Несомненно, тебе известно имя Яна Гуса. Помнишь, как закончилась его история? На костре. Быть может, тебе повезёт.