Как в доме рыбака скрывался.
Теперь он до еды дорвался.
Ужасный голод утолял,
А князь ему все подбавлял -
Вино да жирное жаркое...
"Друг, вы нуждаетесь в покое, -
Промолвил князь. – Хотите спать?"
"Моя возлюбленная мать, -
Сказал юнец опять некстати, -
Поди, давным-давно в кровати".
Князь усмехнулся: да, простак...
И молвил: «Спите, коли так».
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
До полдня крепко спал наш соня,
Затем протер глаза спросонья,
Вскочил, увидел пред собой
На дивной ткани голубой
(Знак величайшего приятья) -
Подаренное князем платье:
То бишь, камзол расцветки алой,
Пошитый с роскошью немалой,
Штаны, а также пояс к ним
С отливом красно-золотым
И чудо-плащ, снегов белей,
С отделкою из соболей...
Восстав с постели, гость умылся,
В наряд свой новый облачился,
Всех живших в крепости смутив:
Он был воистину красив!
Тут вышел князь. "Ну, как вы спали?
Я видел, вы вчера устали.
Однако нам пора пойти
Молитву Богу вознести".
И князь в часовню с гостем входит,
Где очи к небесам возводит
Служитель божий – капеллан...
С тех пор молитвы христиан
И христианские обряды
Герой усвоил навсегда,
О чем мы вам поведать рады...
Меж тем роскошная еда
И дорогие вина ждали
Прибывшего в дубовом зале...
. . . . . . . .
Во время трапезы старик
Спросил мальчишку напрямик,
Кто он таков, откуда родом,
Каким владеет он доходом.
И Парцифаль ему, конечно,
Все рассказал чистосердечно:
О Герцелойде и родной
Далекой стороне лесной.
Не позабыл и той минуты,
Когда он взял кольцо Ешуты,
Сигуну вспомнил, а потом,
Как он за Круглым был столом
У короля Артура в Нанте,
И под конец не умолчал
О воинском своем таланте:
О том, как Красный Итер пал...
И князь при этом прослезился.
Он гостя в сторону отвел
И рек: "Столь дивно ты расцвел,
Сколь и чудесно ты родился!
Ты славным рыцарем растешь
Под знаком божьей благодати,
Но иногда ты, рыцарь, все ж
Глупее малого дитяти.
Чти память матери, но, боже,
Мужчине, рыцарю, негоже
На каждом слове вспоминать,
Чему его учила мать.
Нет, до своих последних дней
Ты думай с трепетом о ней,
Но этот трепет спрячь глубоко,
Иначе высмеет жестоко
Тебя презренная толпа,
Что беспощадна и тупа..."
И мальчик понял: старец прав.
А тот, немного переждав,
Свою продолжил дальше речь:
"Стремись священный стыд сберечь,
Знай: без священного стыда
Душа – как птица без гнезда,
Лишенная к тому же крыл..."
И далее проговорил:
"Будь милосерд и справедлив,
К чужим ошибкам терпелив
И помни всюду и везде:
Не оставляй людей в беде.
Спеши, спеши на помощь к ним,
К тем, кто обижен и гоним,
Навек спознавшись с состраданьем,
Как с первым рыцарским даяньем...
Господне ждет благодаренье,
Кто воспитал в себе смиренье!..
Умерен будь! Сколь славен тот,
Кто и не скряга и не мот!..
С вопросами соваться бойся,
А вопрошающим – откройся.
При этом никогда не ври:
Спросили – правду говори!..
Вступая в бой, сомкни, мой милый,
Великодушье с твердой силой!..
Не смей, коль совесть дорога,
Топтать лежачего врага,
И если он тебе сдается,
То и живым пусть остается!
Ему поверив на слово,
Ты отпусти несчастного!..
Поверженных не обижай!..
Чужие нравы уважай!
Учись, мой рыцарь, с юных лет
Блюсти дворцовый этикет,
А также рыцарский устав!..
Вернувшись с боя, панцирь сняв,
Умойся с тщанием, чтоб грязь
От ржавчины не завелась!..
Прекрасным женщинам служи!..
Любя, в любви убойся лжи!.."
С волненьем Парцифаль внимал
И молча, молча вспоминал
Мать, о которой на чужбине
Вслух говорить не мог отныне!..
. . . . . . . . .
Затем отвесил старцу он
В знак благодарности поклон:
Урок был добрый им получен...
Рек Гурнеманц: "Ты неразлучен,
Сдается мне, с копьем своим?
Но как же ты владеешь им?
А щит как держишь? Нет, по мне,
Висел бы он лучше на стене!"
И старый князь воскликнул: "Ну-ка!
Сейчас поймешь ты, что есть – наука!
На плац! За мной! Сзывайте всех!
Вперед! Борись за свой успех!.."
. . . . . . . . . .
Наш Парцифаль сражался браво:
Колол налево и направо.
В нем, чья рука копье метала,
Кровь Гамурета всклокотала,
И признан был в конце концов
Он самым сильным средь бойцов.
. . . . . . . . . .
И люди на него глядели.
И вот уже в толпе галдели,
Что рыцарь, посетивший их,
И есть желаннейший жених...
Заметим: дочь была у старца.
Сия жемчужина Грагарца,
Как майский день, нежна была.
Увы! Одна она росла.
Ее три брата в битвах пали.72
Красавицу Лиасой звали...
. . . . . . . . . .
В Грагарце славном, в самом деле,
Наш странник прожил две недели.
Как бедную Лиасу жаль!
Ее любимый Парцифаль
В Грагарце с нею не останется,
Он к новым похожденьям тянется,
К неведомым событьям.
Супругами не быть им!
Он ощущает странный зов,
Идущий прямо с облаков,
Зов, полный обещанья...
Так пробил час прощанья.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
О, горемычная судьбина!
И Гурнеманц, свой рок кляня,
Воскликнул: "Знай, сегодня я
Четвертого теряю сына!.."
. . . . . . . . . .
Но Парцифаль сказал: "Лиаса,
Не плачь и жди иного часа,
И коль того захочет рок,
Я вновь вступлю на сей порог,
Но не с поникшей головою,
72
...три брата в битвах пали. – Сыновей Гурнеманца звали: Шентафлур, Ласкойт и Гурегри (последний из них был отцом Шионатуландера, возлюбленного Сигункг). Большой роли в повествовании они не играют.