А жители Приморского Баден-Бадена, посмеиваясь над своими гостями и спекулянтами, все продавали им воду, сувенирные жестяные кружки и обеды с лобстером. Но сами они никогда не утоляли жажду «Апельсиновой». Ведь всякий на этой полоске берега знал, что искушать судьбу не стоит.
Ну или почти всякий.
Чуть дальше от океана, среди холмов, поросших золотистой травой, стояло заброшенное здание шелковой фабрики, которую герр Бек переделал в теплицу, где выращивал цветы, и в склад. Там, где когда-то миллионы шелкопрядов пожирали самих себя, девушки из города Энсенада срезали экзотические стерлитции и лилии на длинных стеблях, заворачивали их в мокрые газеты, чтобы отправить дальше поездом. Земли вокруг деревни были азотистые, и, когда дождей в году случалось немного, местные фермеры сажали не только зерно, но также сладкий лук и люцерну, красный листовой салат и белую кукурузу, лук-порей и лук-шнитт, немного хлопка, зарабатывая тем самым себе на скромную, но достойную жизнь. Если же год выдавался дождливым, некоторые решались выращивать гладиолусы и пышные лютики. Как-то фермер-немец по имени Дитер Штумпф рискнул посадить тридцать розовых кустов на своей ферме, расположенной у самого океана. Но кристаллы морской соли, приносимые ветрами, протыкали бутоны насквозь, и все говорили ему, что розы лучше выращивать в Пасадене, где ничто не будет угрожать их лепесткам.
Если же год был засушливым, минеральный источник пересыхал, никто не ехал, земельные спекуляции замирали, и заработать на жизнь было совершенно нечем.
По утрам туман ложился на скалы и поля Приморского Баден-Бадена, тяжелые капли росы клонили к земле стебли цветов и хрупкие ветви кустов. Иногда зимой туман висел целыми днями, и деревенские — испанцы, мексиканцы, немцы, все перемешались на калифорнийской земле, — облаченные в волглые пончо, медленно выполняли свою работу, а редкие коровы старательно обрывали листья заячьей капусты и мясистые листья кактусов, торчавших в расщелинах скал. Но почти весь год туман поднимался рано утром и открывал холмы, поросшие низким кустарником, фермы и океан — потаенный райский уголок, весь в изумрудной зелени в январе, феврале, марте, в красном и желтом золоте все остальное время, через который бежала, не останавливаясь, Санта-Фе. Давным-давно деревня была обращенным к океану самым краем ранчо Маррон, на котором разводили скот. Земли этого ранчо раскинулись широко: на целых полдня пути от побережья Тихого океана до первых колючих креозотовых кустов — предвестников пустыни. Но так было в незапамятные времена, когда места эти принадлежали испанскому королю, в честь которого назвали и дорогу, бежавшую с севера на юг. Однако весь этот мир миссий и падре, мексиканских губернаторов и фермеров-скотоводов в кожаных штанах, полей, усеянных обожженными солнцем черепами, с витыми рогами на них, остовами, трупами животных, с которых снимали шкуру и жир, — весь этот мир канул в Лету, когда Дитер Штумпф, презрев все опасности океанского путешествия на ненадежном колесном пароходе, в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году добрался до Калифорнии.