Павел Асс
ПАСХАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
В дверь позвонили. Сидоров вскочил с дивана и бросился открывать.
— Христос воскрес! — радостно воскликнул стоящий за дверью Степаныч.
— Воистину, — согласился Сидоров и пожал протянутую руку сначала своему другу Степанычу, а затем спрятавшемуся за широкой спиной Степаныча Никифору. Никифор широко улыбался, сияя тремя золотыми зубами.
— Жена дома? — шепотом поинтересовался Степаныч.
— Нет, — Сидоров тоже понизил голос. — В церковь пошла за святой водой.
— Это хорошо! — обрадовался Степаныч и, сделав широкий шаг, вошел в квартиру. За ним протиснулся Никифор, и в узком коридорчике стало тесно.
От Степаныча вкусно пахло водкой и чесноком. Было видно, что он уже успел отметить пасхальное воскресенье.
— Надо бы и нам святой водички испить, а? — Степаныч звонко щелкнул себя пальцем по горлу. — Как насчет на троих?
— Я за, — сказал Сидоров.
— Пошли.
Сидоров накинул куртку, и друзья, спустившись с четырнадцатого этажа, где жил Сидоров, пошли в магазин. Купив бутылочку «Пшеничной», они отправились в лесочек, где, усевшись на пеньках, распили ее за Христово воскресение и за свое драгоценное здоровья.
Водка пошла хорошо, особенно под пару соленых огурчиков, которые хозяйственный Степаныч извлек из глубоких карманов своего черного пальто.
— Черт, мало! — сказал Степаныч, запустив пустой бутылкой. Бутылка с громким чпоком взорвалась о дерево, в разные стороны брызнули осколки.
— Больше денег нет, — горестно всхлипнув, развел руками Никифор.
— Зато голова есть на плечах! — похвастался Степаныч и спросил у Сидорова. — Сегодня какой день?
— Воскресенье, — удивился Сидоров вопросу. — А что?
— Нет, я имею ввиду, праздник сегодня какой?
— Ну, Пасха.
— Вот! — Степаныч поднял к небу указательный палец с обгрызанным ногтем. — А что в день Пасхи делают наши простые советские люди?
— Что?
— Поминают усопших родственников! А когда поминают, то на каждой могилке оставляют стопарик с белым пшеничным вином и разную еду, чтобы, значит, и усопший мог хрюкнуть и закусить в честь праздничка!
— А! — хором воскликнули Сидоров с Никифором. — Голова!
— Чтобы вы без меня делали! — гордо сказал Степаныч, и они пошли на кладбище.
Действительно, есть у нас такой обычай. Возле памятника с фотографией дорогого человека вкапывается небольшой столик и пара скамеечек. Поминаешь, сидя у могилы, родственника, так и ему нальешь стаканчик, и как бы он рядом сидит… Какая разница, кто потом выпьет эту водку или сожрет булку?
Переходя от могилки к могилке, друзья опрокидывали припасенные для них стаканчики, закусывали щедро оставленными кусками кулича, крашенными яйцами.
На душе Сидорова стало хорошо, тепло. Одно слово, праздник! Выпив очередной стаканчик, Сидоров присел на скамеечку около сбитого из досок столика, глядя, как Никифор кушает крашенные яйца. Яйца были разноцветные: коричневые, зеленые, синие.
«Вот ведь кто-то извращался,» — подумал Сидоров и не заметил, как задремал.
Проснулся он от холода. Было уже темно, на безоблачном небе светили крупные звезды, а вокруг сидели незнакомые граждане. Неподалеку горел костер. Подобно Сидорову и его друзьям, люди прохаживались по могилам и, найдя полный стакан, подносили к костру, где разливали поровну всем присутствующим.
— Ух ты! — выдохнул Сидоров. — Никак ночь?
— Ночь, — кивнул сидящий рядом старичок, похожий на бомжа, какие обычно выпрашивают деньги в переходах. Лицо старичка, все изрезанное морщинками, радостно улыбнулось. — Христос воскрес, незнакомец!
— Воистину воскрес, — сказал Сидоров, принимая стакан. Выпил. Стало теплее.
— Ты новенький? — спросил мужичок напротив. — Я тебя в прошлом году вроде здесь не видел.
— Угу, — Сидоров жевал протянутое стариком яйцо. — Я раньше на кладбище вообще не ходил. Это Степаныч придумал…
— Когда умер-то? — мужик подбросил в костер еловую ветку, и огонь осветил его лицо. На лице красовался огромный страшный шрам, как будто полоснули ножом.
— В каком смысле? — не понял Сидоров.
— В каком смысле помирают? — хохотнул мужик со шрамом. — Слыхали, а? В каком смысле!
К Сидорову придвинулись люди. А он вдруг отчетливо понял, что сидит среди мертвецов! Холодок ужаса побежал по его спине, задрожала рука, держащая стакан.
— Да я, собственно… — заплетающимся языком пролепетал Сидоров, но его перебил старичок.
— Погоди! Эй, кто угадает, как новенький умер?