Игорь аж просветлел, глядя на искреннюю радость товарища, его уютную праздничную суету.
— Да ты пей, брат, — отмахнулся он от угощения. — А я не буду, не хочу с рельсов сойти раньше времени. Но за тебя порадуюсь.
И так уж до конца поста Игорь ни слова не сказал о еде. Такой человек был — взялся делать, так делай и молчи, а решишь бросить — так и бросишь молча. Чего болтать-то?
К страстной седмице работу завершили, а к Пасхе нарядили иконостас, и запел он резьбой, будто в хоре не хватало одного голоса, а они его добавили.
Засобирались было домой, да незавершенное дело Игоря не пускало.
— Давай уж допостимся, чтоб не приучать себя к поблажкам? — предложил он. — А то так и будет за нами недоделанный пост потом волочиться, как хвост за змеей.
— Да какой у змеи хвост? — рассмеялся Сенька. — Моя “змея” поста и не заметила, я уж давно… Я ж иногда… Ладно. Эх… Если хочешь, давай допостимся.
Пасхальная всенощная выдалась красивой, тут уж и Сеня залюбовался. Ночное богослуженье вообще выглядит необычно и таинственно, а уж пели как славно. Да и на иконостас свой мастера не без радости насмотрелись. А главное, монастырь открылся им, как неземное место какое-то. Игорь причастился даже.
К утру явились в келью, уставшие. Сеня завалился спать не раздеваясь, да скоро Игорь растолкал его на трапезу — разговляться.
К празднику настоятель о своей братии позаботился — за два дня готовили. Тут тебе и уха чуть ли не тройная, и рыбное оливье — кто бы подумал, что такое бывает, и рулетики, и салатики, и котлетки, а с ними и палтусы, и лососи, и осетры. А уж куличей да яиц — ешь, хоть лопни.
Не сразу Сенька и заметил, уплетая за обе щеки, а еще больше глазами загребая, что друг его суровый обмяк да притих. Чуть съел рыбки, чуть картошечки, да яичко одно. И сидит, довольный и белый, но не кожей, а как-то иначе, будто фонарь проглотил. И вид такой таинственный и довольный показывает, словно миллион в лотерею выиграл, но не сказал еще никому, а сидит и наслаждается.
— Ты чего? — спросил Сеня, как только прожевал.
А тот только плечами пожал, ничего, мол.
В мастерской уж все собрано, вещи, инструменты, все по баулам. Пора бы и отчаливать, билеты на поезд прикуплены.
Присели на дорожку. Смотрит Сеня на Игоря, и все не поймет, что не так с ним, что за радость прет из него молча.
— Да чего ж ты, брат? — удивился он, невольно улыбаясь. — Что-то ты утаиваешь от меня. Сознавайся.
— Да ничего, — ответил Игорь. Глаза его заблестели, засветились, и вроде даже слезы навернулись — Сам не знаю, что-то… Сам не знаю что, но что-то такое…
Он поднялся, раскрыл свою дорожную сумку, достал сверток.
— Вот, Сень, — протянул его Сене. Сверток известный — набор тех самых стамесок в кожаном чехле. — Держи. Пусть тебе помогут.
— Да ты что, брат? — Сеня даже растерялся. — Я ж не смог, я ж «распостился» уже через неделю. Я и пивко попивал, и винцо. Да и вообще…
— Держи, держи. И, знаешь… Поезжай без меня, — он даже расстегнул молнию на куртке для подтверждения. — Я еще побуду.
— Что? Ты серьезно? — удивился Сеня. — Это же монастырь, чего тут сидеть-то? Он как черно-белый телевизор: одни монахи черные, да стены белые. Больше ничего.
— Нет… — задумчиво ответил Игорь. — Что-то здесь есть… Что-то такое… Сам не знаю. Что-то.
Друга своего знал Сеня, потому уговаривать не стал. Уехал.
А Игорь остался в мастерской, порядок навел, чаю заварил себе, встал у окна, смотрит, и правда — церковь белая, кельи белые, монастырская стена тоже белая. И монах молодой стоит на пустом дворе против церкви и молится, закрыв глаза, думает, что его никто не видит. Худой, как деревце и весь в черном. И что-то в этой потайной молитве увидел Игорь, что-то неясное, но огромное, как небо.
— Что-то здесь… — прошептал он сам себе, отошел от окна, присел на табуретку и оглядел мастерскую. Стены, верстаки, инструментов море, иконка Господа Вседержителя в углу. Встретился он с нею “взглядом” и вздрогнул: — Я понял!
Поднялся Игорь, закрыл глаза, как тот монах за окном, перекрестился и поклонился на икону.
— Не что-то здесь, а Кто-то. Неужели… — он открыл глаза и всмотрелся в лик на иконе. — Это Ты, Господи?
Сердце его будто вздрогнуло и нежданно наполнилось такой пасхальной радостью, которая ведома лишь хорошенько удержавшим Великий пост. А пасхальная радость в монастыре, так это и вовсе состояние особое. Что-то в ней есть такое… Что-то огромное, как небо. Или Кто-то…