С самого первого дня у бабушки я поняла, что слезы в ее доме – понятие запрещенное.
– Иулиания, – сказала она мне, найдя меня заплаканной в детской. – Настоящий христианин сохраняет мирное расположение духа во всех жизненных обстоятельствах. У тебя на персях висит крест. Гляди на него почаще. Господь взял все наши беды на себя, когда Его пригвоздили ко Кресту. И потому нам нельзя унывать, а надобно трудиться над своей душой. Хотя бы для того, чтобы твоим матери и отцу за тебя перед Богом стыдно не было.
Бабушка учила меня терпению скорбей, труду и молитве.
Утром я своими словами молилась у себя в спальне, а потом мы вместе с бабушкой читали молитвы в передней перед иконой Богородицы
Наш день был расписан по часам. Вставали мы рано – когда в гостиной часы отбивали шесть раз. По наказу бабушки я научилась одеваться без помощи прислуги и сама собирать волосы в аккуратную косу.
Бабушка научила меня молиться. «Читай Отче наш утром, и вечером, и в течение дня. Эта молитва главная. Знай, что Господь – наш Отец Небесный, а особенно Он печется о сиротах, у кого на земле родителей не осталось. Он и о тебе будет заботиться всю твою жизнь, если ты Ему будешь верна». Утром я своими словами молилась у себя в спальне, а потом мы вместе с бабушкой читали молитвы в передней перед иконой Богородицы, которую особо чтила Анастасья.
После молитв мы немного трапезничали. Затем у меня были уроки – бабушка обучила меня грамоте, чтению, а также рукоделиям, приличествующим всякой женщине-христианке. К одиннадцати годам я сама пряла и шила себе платья, а также фартуки и одежду для кухарки и горничной. В дни воскресные и другие церковные праздники мы с бабушкой шли к обедне в один из муромских храмов. С собой у нас был специальный кошель с монетами для бедных. Раздавать милостыню было моим послушанием.
С бабушкой Анастасьей мы вместе прожили шесть лет. Она никогда не выражала своих чувств ко мне. Никогда не обнимала меня, никогда не говорила ласковых слов. Но все же я знала, что она меня любит. И хотя тогда я многое отдала бы за один ее поцелуй, сейчас я понимаю, что ее трезвенная любовь воспитывала меня лучше, чем если бы я была избалована вниманием и нежностями. Ибо, сама того не ведая, бабушка передала мне силу своего имени – восставать при любых невзгодах, полагаясь на помощь Божию.
С годами я вижу, что стала во многом походить на Анастасью, и за то я благодарю Тебя, Господи.
Когда мне было двенадцать лет, Анастасья отошла в жизнь иную. В свои последние земные дни, как и я теперь, она чувствовала, что умирает. Она позвала к себе свою среднюю дочь, Наталью, и заповедовала ей заботиться обо мне и воспитывать меня в добре и во всяком благочестивом наказании. При последних ее словах тетя Наталья взглянула на меня внимательно, словно испытывала мою душу. Я не отвела взгляда.
Бабушка умерла во сне, тихо и спокойно. В это время я сидела у ее кровати и вышивала погребальный покров по просьбе самой Анастасьи. Помню, я как раз вышила слово «упокой», как бабушка вздохнула полной грудью и притихла насовсем.
Ее смерть не испугала меня. Возможно, я была уже взрослой девицей и научилась справляться со своими переживаниями и страхами. Но мне думается, дело не только в этом. Просто тогда за душой бабушки прилетел Ангел, осеняя наш дом спокойствием вечности.
Когда, Господи, я впервые почувствовала Тебя? Когда мой отец держал меня в своих крепких руках или когда бабушка учила меня молитвам? А может, это случилось, когда я целовала мамину руку на смертном одре или провожала в последний путь Анастасью? Я знаю, что во время всех этих событий Ты был со мною, Ты был рядом и Ты утешал меня. Но когда же я поняла, что это Ты? Когда сама заговорила с Тобою? Мне кажется, это произошло в доме у тетки.
Наталья была одной из сестер моей матери. Она, сама женщина своенравная, рано вышла замуж за человека простого и мягкого – за Путилу Арапова, и в то время, как я, двенадцати лет, переехала в ее загородное имение, у них с мужем уже было восемь девиц дочерей и один сын.
Конечно, я была обузой для тети: еще одну девочку надо воспитать и выдать замуж, к тому же собрать ей, сироте, приданое. Если бы я еще была красавицей, то можно было бы надеяться на славную партию для меня. Но я росла дурнушкой – худой как жердь, с рыжими волосами, собранными неизменно в тугую косу, да с серьезным не по годам лицом. Такая могла и в старых девках остаться, опасалась моя тетя.