— Последний букетик остался, — жалобным нищенским тоном заканючила старуха. — Всего за пятнадцать рубликов отдаю. По трешнику за цветочек, а в киосках они по пятерке.
От нее так пахнуло перегаром, что Олег Петрович невольно поморщился. Она по-своему истолковала его гримасу и торопливо проговорила:
— Такому симпатичному так и быть уступлю за червонец.
Из-за поворота показался седьмой. Олег Петрович взглянул на часы — время уже поджимало. Он быстро достал бумажник, отдал десятку алкашке, пакет с цветами сунул в портфель и рысцой припустил за автобусом. Водитель оказался не вредный, с понятием и подождал, пока в заднюю дверь не заскочит опаздывающий куда-то го пассажир.
Конечно, и под щи и под предшествовавшую им селедочку пили «Смирновскую», но Ирина попросила его особенно на водочку не налегать.
— Алкоголь в больших дозах, — произнесла наставительно, — ослабляет мужскую потенцию.
Вроде выпил Олег Петрович совсем немного, а совсем не так увлеченно, как в тот раз, занимался он с Ириной любовью. Ее бесстыдство и в разговоре и в постели, если раньше лишь смущало его, то теперь начинало коробить. Она заметила перемену в нем и, когда он вернулся из ванной, спросила с укором: Я тебе уже надоела, да? — Что ты! — фальшиво улыбнулся он. — Мне с тобой хорошо. Просто с утра было много дел, устал.
Что за дела, она не стала расспрашивать, а сказала только:
— Ну, если устал, насиловать тебя не буду. Набирайся сил, казак, поспи часок-другой, и я тоже вздремну.
Она повернулась к стене и уже через минуту начала тихонько посапывать. А Олегу Петровичу не спалось. Он долго лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Потом осторожно, боясь разбудить Ирину, встал, сунул ноги в выданные ему безразмерные шлепанцы — такие, отметил с усмешкой, для любого мужика сгодятся — и пошел покурить на кухню. На пороге обернулся, услышав какой-то шелест. В комнате было душно, и Ирина во сне скинула с себя простыню. Олег Петрович пристально посмотрел на нее — голая чужая женщина.
На кухне, где они обедали, на столе осталась стоять ваза с цветами, которые он принес. Только сейчас Олег Петрович обратил внимание, что один тюльпан был с черным лепестком, совсем как тот из его траурного букета. И вспомнил, что забыл выполнить данное вдове Федора Ильича Тетерятникова обещание — выпить за упокой души ее мужа. Он вынул из холодильника початую «Смирновскую», налил полную рюмку и, глядя в окно на предзакатное солнце, тихо прошептал: «Царствия вам небесного, Федор Ильич!». Залпом осушив рюмку, Олег Петрович запил водку пепси-колой из бутылки, стоявшей на столе. Пепси была теплой и приторной, и во рту стало нестерпимо мерзко.
ЖАЛОСТЬ
По телевизору передали сообщение, что жена Горбачева Раиса Максимовна тяжело захворала. Лечить увезли ее за границу. Видно, у нас не нашлось хороших докторов. Да и откуда им взяться? Платят медицинским работникам сущие гроши, они потому не о больных пекутся, а о том, как бы выкрутиться, как бы семью прокормить. Весной ездила баба Маня в районную больницу. Тогда она впервые себя плохо почувствовала, слабеть стала, и голова часто кружилась. Ну и что та поездка дала? Два дня только потеряла. Попервоначалу анализы заставили сдать. Результаты — на следующий день. Хорошо, Катерина Семенова, подруга молодости, приютила, а то б домой за пятьдесят километров возвращаться, переночевать и — снова в дорогу. Врачиха, женщина еще не старая, но вид у нее усталый, хмурый, повертела те листочки с анализами, повздыхала и говорит:
«Кровь у вас плохая, бабушка. А чтоб поправить ее, дорогие лекарства требуются, вам не потянуть такие расходы. Да у нас и нету нужных вам лекарств. И в области, знаю, — тоже. Если сильные боли донимать будут, принимайте анальгин, и снотворное я вам выпишу. Вы сказали, вам шестьдесят семь, так в этом возрасте, дорогая, на помощь медицины особо и нечего рассчитывать». Утешила, называется.
И май, и июнь, и июль баба Маня еще копошилась. Грядочки под морковку, свеколку и огурчики сама вскопала, а под картошку две сотки Андрей Валенок своим малым тракторочком обработал. Хороший он человек, ничего с нее не взял. Лето жаркое выдалось, огурцы рано уродились. Кадушку их успела засолить, а в Ильин день слегла. Поначалу еще кое-как до уборной доползала, а тут второй день и пяти шагов сделать не может. Пришлось ведро помойное для нужды приспособить. Сегодня стала с него вставать, а в голове помутилось, упала и ведро то опрокинула. Так в луже вонючей с час, наверное, и провалялась. От стыда все слезы выплакала, а сил подняться — нет. Серафима, соседка, вечером, как обычно, зашла, ни словом не попрекнула за такую срамоту, бачок воды быстренько вскипятила, обмыла ее, переодела в чистое, и пол вымыла, да еще сбегала полыни нарвала, протерла половицы той полынью, чтоб запах нехороший перебить.