Старший из троих бодигардов уверенно ответил, что это признак хорошего воина. Тут даже Шелленберг поднял недоуменно брови. Московиты переглянулись с видом всезнающих авгуров. Потом их старший не спеша и с легким превосходством наглядно показал - чтобы стрелять с коня из лука на полном скаку надо узду в зубах держать. Понятно, что конь пытается башкой вертеть, спотыкается и сама узда жесткая. Потому вот так у матерых лучников зубы и выпирают вперед, а у невезучих и вылетают. Тут повезло - колчаны у татаровей пустые. Фома неверующий, по фамилии Шелленберг не удержался - сапогом перевернул обоих мертвяков. И точно - в колчанах ни одной стрелы. А одежка диковинная неплоха, только в кровище свежей измазана и порублена.
Переглянулись и немцы. Икнулся тартарам тот погром в пороховом обозе, сгорел запас стрел.
И опять на конь, бросив вереницу телег. Гнать! Гнать!
Глава двадцать четвертая. Лутовое горе.
Обычно простым воякам неизвестны высокие замыслы начальства. Мало что перед собой солдат, да и командир малого ранга, видит, потому в целом картина ему не понятна. Трудно сверчку со своего шестка оглядеть весь мир.
Но сейчас общий замысел был понятен всем - и стрельцам и затесавшимся в их компанию наемникам. Татарское войско почистили, как репку. Лошадкам, верблюдам, баранам и быкам нужно жрать каждый день. Потому толпы скотины вражеской паслись на серьезном удалении от основного лагеря, выжирала масса скотины траву до голой земли, потому и раскиданы были стада на пастбища вроссыпь. Последний штурм шли пеше делать, потому, когда началась резня в тылу по сатанинскому замыслу воевод первым делом разгромили ставку хана, вторым - почистили орду, как апельсин от корки - отрезав массу серьезных вояк от скота - и ездового и тяглового и пищевого.
Разумеется, силенок на все не хватило, больно уж громадной была вражеская армия, но старались, как могли. И это дало плоды - несколько тысяч ордынских мушкетеров - легли все, практически поголовно. Были ли это только турецкие ени чери или - как с явной тревогой обеспокоено переговаривались друг с другом стрельцы - и татарские уже появились у хана своерощенные, не суть столь важно было для Паштета.
Врагу навязали свою волю, выбив руководство, поломав управление и координацию действий, порушив связь и изрубив первым делом самых лучших бойцов. И громадная орда, связанная авторитетом хана - и его господина - самого султана - рассыпалась на племена, роды, семьи - и все спасались, как могли, сами по себе, не до общего дела стало. Грозное привидение всего царского войска напугало противника до усрачки, а у страха глаза велики! А теперь уже и не могли остановиться с преследователями, что им на плечи сели. Не свалиться бы только на всем скаку!
Отступающая многотысячная толпа рвалась за Оку - там можно собраться, перевести дух, построить оборону с опорой на реку. Воеводы московитов это отлично понимали, потому делали все, чтобы не пустить бегущего врага на броды, где можно было бы переправиться без потерь и быстро. Уж что - что, а знали отлично - прижатое к воде войско при торопливом переплывании глубины понесет потери страшные. Сами друг друга топить будут. А учитывая и то, что бегут татары и ногаи без массы сменных лошадок - тонуть будут еще лучше, усталые животинки - плохие пловцы.
На третий день Паштет своими глазами (честно говоря слипавшимися, хоть спички вставляй) увидел - как оно выглядит на деле. Словно пастушьи овчарки стрельцы и казаки загнали толпу цветастых врагов к реке в месте гибельном. Попытку прорваться - отчаянную, но плохо организованную и потому бестолковую - отбили, хоть и с трудом - и теперь паникующая толпа ломанулась в реку. Кучей, давя друг друга, совсем потеряв голову. Словно кипящая лава в реку полилась, только бы уйти от занесенной над головой холодной сабли, только бы унести ноги!
И это была гибель. Оставалось только подавить остатки сопротивления и сгрести всех туда - в реку. А там - хоть и глубина смешная - метра три самое большое, а тонули переправляющиеся, словно в бездонном океане, плавали степняки плохо, лошади - у кого еще остались - были измотанными, сами теряли последние силы и тонущие в слепом отчаянии мертвой хваткой вцеплялись во что угодно, утягивая на дно и других, что может и спаслись бы, не тяни их вниз десяток окостеневших рук. Вой, ржание и непонимаемая ругань и проклятия и мольбы оглушали даже на расстоянии.
- Хоть кино снимай - промелькнула нелепая мысль у попаданца, когда он глядел на это фантасмагорическое зрелище тонущих одновременно сотен людей и коней. Жуткое зрелище, тем более, что распахнутые в последнем отчаянном вое рты, выпученные от смертного ужаса глаза, руки, бьющие бессмысленно по воде, пена и пузыри на месте, где только что барахтался живой человек...