— А когда ты копать стал?
— Нуу, я копать по войне начал в 1982 году в 10 лет в сухой почве мергеля в Новороссийске. Там ничего не гнило — лежало, как вчера положенное. Вот там я реально жизнью рисковал, а не то, что щас в глине или песке средней полосы. Щас я хоть матчасть знаю назубок и выкуриваю любой кусок чего-то из земли вытащенный на "раз-два". А тогда вообще было так — 90 % процентов всего рабочее, даже площадь города не разминирована, и мы по 10 лет пацаны в ямах роемся и в костёр кладём что попало, не зная даже, чего от этого ожидать.
Но учительница у тебя реально гадина была — нет хоть чеку убрать, хоть бы все вместе повтыкали…
— Почему гадина? А че ей делать если ты гранату нашел? Только что могла, то и сделала.
— Нуу, могла же меня похвалить и поставить в пример — я же ей гранату отдал. И одной опасностью стало меньше.
— Мне вот таких учительниц не попалось, и теперь как мудак сам за собой убираю, чтобы следующие дети не нашли и в костёр не положили — сказал Петрович.
— Знаешь же анекдот про молдаван, Одессу и гранату? Вот и тут так же.
— Ты в Одессе не жил. Жить там стремно, но бывать — надо.
— Я там был в 11 лет, мне не понравилось — грязно, много людей и бедно было, в отличие от моего почти родного Новоросса. Больше не тянет. Без меня как-то обойдутся.
— А "лучше всего" работали похоронные команды в середине 50х годов в районе Зайцевой горы. На собирание останков сгоняли старших учеников и солдат близлежащих частей. Считали по головам "черепам" и (или) берцовым костям. "Похоронщики" это быстро просекли и собирали только черепа. (помнишь, я писал, что нашел странное захоронение, безголовых солдат) Вот тут тоже самое. Молодой лес, в лесу нашли человек 25 верховых бойцов. Только один комплектный. Остальные, в полном обвесе, с противогазами, иногда каски рядом валяются а голов нет — внезапно выдал самый молчаливый копарь. Видно назрело.
— От родственницы жены слышал удивительную историю. Ей в 1944 году было 7 лет и она помнит, что после освобождения их деревни в поле остались лежать трупы финских солдат. Там несколько их было. Какая-то женщина над ними надругалась — типа глаза выколола, еще что-то сотворила. И ее наши посадили. Хотя может за мародерство или еще за что-то, к этому не относившееся? — заметил другой, самый солидный из компании.
— Наверное, за мародерство. Хочу обратить твое внимание, что в Уголовном кодексе советском была статья за мародёрство. Однако, в уголовный кодекс Российской Федерации уголовное наказание за мародёрство не вошло.
— Копитализом.
— Но вообще-то могли бы, наверное, и лучше это организовать, похоронить по-человечески своих хотя бы — ляпнул Паша и тут же пожалел об этом.
— Скелет состоит из 200 костей. В среднем. Весит 10 кило. В среднем. Просто прикинь, сколько времени надо, чтобы все кости собрать аккуратно. Потом доставить этот груз из всяких дрищей, где бои были, к месту захоронки — заметил парень в очках, до того в основном молчавший.
— В Мясном Бору грузовиками вывозили. Рыли там знакомые, фото показывали. Полный кузов костей — а выходит всего пара сотен человек… — кивнул мужик постарше.
— Во. А их еще потом по гробам разложить, да чтоб комплект был более менее, свои же вроде как, уважение отдать надо.
— А еще нужны гробы. И могилы выкопать, хотя бы и братские. А это опять работа, причем внеплановая. Грузовики опять же. Топливо, руки рабочие, жратва и так далее. При том, что после войны было нехватка всего, жить негде, жрать нечего, одеть — обуть — нечего тоже. Трупы-то только пахнут дурно, да и то — недолго, а так вреда от них никакого. И если их валяется вокруг чертова куча, так уже и привыкали быстро. Разве что матерились, когда косы об черепа в траве тупились — так же спокойно сказал очкастый.
— Вообще про захоронение неубранных кричат те, кто пальцем о палец не стукнул.
— Так Хрущев этот вопрос быстро решил. Перепахали все поля — и ладно. Подрывов тогда было полно, трактористы на сковородках ездили, говорят помогало, если рвалось что — кивнул прихлебывающий чай копарь.
— Нуу, шпринги и сейчас вполне нормальные попадаются. Даже и в краске.
— В основном-то мины скисли.
— Это да, на наше счастье. После войны ходить надо было с опаской. Засыпано густо было.
— Так вроде ж минировали по схемам и шаблонам?
— Ага. Где могли. А частенько — как попало лепили, что наши, что немцы. Сами же потом и нарывались. Рассказывал мне один сапер, что в Ленинграде был такой изобретатель — то ли Селиверстов, то ли Селитренников — так вот он много мин создал, в том числе маленькую такую, как баночка гуталина. Простая, как коровье мычание. Крышечка с откидным шипом, простейший детонатор, и взрывчатки любой 20 грамм. Хрен ее увидишь, а взрывом стопу даже не отрывает, а дробит. И в итоге — инвалид. Так вот этот инженер на передовой попал под обстрел, словил осколок в ляжку. И лежал потом в палате госпиталя с несколькими мужиками, которые тоже с нижними конечностями пострадали. И лежал тихо, как мышь, словечка не сказав, потому что в отличие от него остальные как один — были те, что на его мины наступали. И каждый день создателя это чертовой мины ругали на все корки.