Дождь сменился сырой мглой. С Тихого океана через парк Президио наползал туман.
Нобл улыбнулся каким-то своим мыслям, поднял воротник ветровки и поежился от холодной сырости.
Мартен любил запутанные истории. В каждом деле видел ребус, в каждом движении души — подтекст. Разум у него был как у хорька: верткий, пытливый, недоверчивый — обычное явление среди кадровых разведчиков. Он инстинктивно различал подноготную махинаций, имел природную склонность к разгадыванию головоломок.
Как-то раз Фейн с кривой усмешкой, но не совсем в шутку заметил, что «бритва Оккама» — подходящий принцип для проверки научных гипотез, однако человеческая природа изначально парадоксальна и плохо поддается предсказаниям.
— Ни фига себе! — Нобл, дослушав рассказ, нахмурился. — Хорошенькое дельце тебе подбросили!
— Да, не соскучишься.
Нобл, глядя на приятеля, позвенел мелочью в кармане. Мартен стоял, чуть привалившись боком к крылу машины и скрестив руки на груди. Он с угрюмой сосредоточенностью рассматривал неясные границы освещенного пространства.
— Мне кажется, это не шантаж, — наконец сказал Фейн, возвращаясь к предыдущей части разговора.
Выражение серьезности его лицу придавали не нахмуренные брови, а две вертикальные складки на лбу. Из-за этого можно было подумать, что он постоянно в чем-то сомневается. Лицо, вытянутое и резкое, с высокими скулами и римским носом, не вязалось с ухоженностью и отменным гардеробом. В уголках черных глаз обозначились пока не очень заметные куриные лапки морщин. В минуты волнения лицо Мартена оставалось непроницаемым — лишь еще больше темнели карие глаза.
— Похоже, он что-то другое затеял, — продолжал Фейн.
Насос Нобла щелкнул.
— Например?
Фейн покачал головой:
— Понятия не имею.
Нобл кивнул. Больше ему сегодня все равно не скажут.
— Что искать-то? — спросил он. — На Керрина найдется чертова прорва информации. На Ча, может быть, тоже.
— Меня интересует, нет ли между ними какой-либо другой связи, кроме того, что их жены спят с одним и тем же мужиком.
Насос Фейна тоже щелкнул и отключился. Партнеры разошлись, чтобы повесить шланги на место.
Покончив с заправкой, Нобл шагнул в промежуток между двумя колонками и облокотился на них. Фейн открыл дверцу машины.
— Учитывая, с кем мы имеем дело, — сказал Нобл, — и какая каша заваривается, история — чистое попадалово.
— Да-а, — отозвался Фейн, задержавшись у открытой дверцы. Он хотел было что-то добавить, но передумал и только кивнул: — Ты прав.
Фейн сел в «мерседес» и захлопнул дверцу. Через минуту габаритные огни машины растаяли в ночном тумане.
Глава 5
От дома в Пасифик-Хайтс — старом элитном районе на вершине одного из холмов, которыми богат город, — Фейна отделяли несколько минут езды. Дом стоял над заливом Сан-Франциско, и из него открывался потрясающий панорамный вид: слева — Тихий океан, справа — Окленд. Район облюбовали наиболее именитые и богатые обитатели города. На молчаливых, обсаженных деревьями улицах теснились величественные постройки самых разных стилей, от викторианского до псевдоиспанского, от боз-ар до модерна. Несколько старых домов приспособили под иностранные консульства и частные школы. Лишь звон церковных колоколов изредка нарушал желанный покой.
Но главную ценность района — его сногсшибательные виды — определяла неповторимая береговая линия. Пролив Золотые Ворота был единственным разрывом в цепях прибрежных гор. Через него с капризным западным бризом, производя быстрые и резкие перемены в атмосфере, в залив вторгалась непредсказуемая тихоокеанская погода.
Каждый день яхты сновали туда-сюда по слепящему, разлитому на воде солнечному свету, но в считанные часы через Золотые Ворота мог наползти потрясающий в своей роковой красоте туман, и тогда город погружался в серую холодную мглу. По утрам клубы тумана нередко стояли над Алькатрасом и островом Ангела, порой скрывая их целиком.
Панорама постоянно менялась, но неизменно вызывала восхищение. Фейн в последние годы взял привычку каждый день наблюдать за игрой природы, просыпаясь в ожидании нового сюрприза по утрам и бросая прощальный взгляд за окно перед сном.
В этом знаменитом районе его дом был не из самых роскошных, однако достаточно большим и красивым. Хотя Фейн прожил в нем только три года, дом впитал в себя острые воспоминания о недолгой совместной жизни с Даной.