— Нет.
— Есть. А вот у солдатиков нет тайн от меня. Полная лояльность. Признаться, я болезненно отношусь к этому вопросу.
Та-та-тайна — стучал дождь за окном. Поезд миновал переезд и начинал разгоняться. — Та-та-тайна. Так-тайна. Так-тайна.
— Вы что-то в них встроили! — догадался Хаген, внезапно пробуждаясь. Он встрепенулся, распрямился, забыв о недомогании. — Вы! Вы хирург. Что-то сделали с ними! С каждым из них.
— Только с избранными, — уточнил Кальт. — Видите ли, я не люблю работать вхолостую. Мне нужны гарантии. Я хочу быть уверенным в том, что соберу карандаши там, где их выронил. Я оставляю маячки. Крохотные умные устройства на страже жизненно важных органов. Я оставляю свои маленькие кнопочки в разных отделах мозга. Мозг устроен очень сложно, Йорген, даже ваш. Там есть центры удовольствия, но нет чётко локализованного центра боли. И всё же боль можно сыграть — оркестром. Мне не жалко нот для моих солдат.
— Да перестаньте вы, — с омерзением и ужасом сказал Хаген, отодвигаясь от стола, на который облокотился. — Будьте проще! Карандаши, ноты… Так и скажите, что зачиповали их и сделали из них подопытных животных. И хотите сделать то же самое со мной.
— Хочу. Э, куда вас опять повело? Даже если бы здесь был нож, вы всё равно новичок-теоретик в этом виде спорта. Успокойтесь! Сядьте, что вы вскочили? Сегодня всё решает добрая воля.
— К чёрту волю!
— И я…
— И вас тоже к чёрту!
— Сидеть! — сказал терапист.
Он опять как-то ловко подхлестнул голосом, и мышцы расслабились, не успев получить санкцию мозга. Хаген упал в кресло, стукнувшись косточкой о подлокотник.
— Слишком впечатлительны для техника. Даже с учётом эмпо-индекса. Вы и в Отделе гарцевали с такой детской непосредственностью? Да уж, насчёт раутов я погорячился. Максимум — попойки на партийных междусобоях. Хотя вы же и пить не умеете. Будете вместе с лидером потягивать овощные соки.
— Не подходите ко мне!
— Успокойтесь. Помолчите и послушайте.
Он поднял палец и застыл, поблёскивая глазами, прозрачный и большой, отлитый из ледяного воска. Хаген прислушался. Сквозь шелест и шорох, мокрый плеск и фанерный перестук дождевой дроби пробивался тонкий, пронзительный, исчезающий в ночи монотонный вой сирены.
— Тишина, — сказал доктор Зима. — Послушайте абсолютную тишину, Йорген. А потом послушайте меня.
***
— Если вы со мной, то со мной до конца, — размеренно говорил Кальт, и капли его слов ложились одна на другую, пробивая желоб.
До конца. До конца.
— Одна небольшая операция, и мне станет легко и спокойно, а вы избавитесь от внутренних метаний, поняв, что при необходимости я достану вас где угодно. Хоть на Территории — сигнал проникает и туда, хотя посылать его придётся из особых точек. Я достану вас везде. Хоть в Океане. Хоть за Стеной. Понимаете в чём суть, Йорген?
Да. До конца.
— А если я откажусь…
— Верните мне карты, лидер зря рисовал их. Вы не умеете ценить искусство. Можете сразу порвать картинку, которую уже измусолили в кулаке. Давайте её сюда!
— Подождите!
— Подумайте, — разрешил терапист. — Я пока прогуляюсь и помогу Берте рассортировать следы наших ночных безобразий. А вы сопоставите «за» и «против» и дадите мне окончательный ответ. Только не засыпайте.
Проходя мимо, он легонько коснулся Хагена, но тот настолько погрузился в размышления, что почти не отразил этого.
Картинки, разбросанные по траурной поверхности, мешали сосредоточиться. Хаген смёл их в кучку и прикрыл салфеткой. Заметил выглядывающий уголок и вытянул новую карту.
Это была пустышка, белый прямоугольник в простой прямоугольной рамке. Рисунок без рисунка. А как с остальными?
Не важно.
«Он не был до конца откровенен, — думал Хаген. — И умолчал о многом. Ну, правильно, с какой стати ему быть откровенным? У него нет Марты, и никто не приставляет пистолет к виску. Хотя, возможно, и приставляют. Улле. Они пытаются насыпать соли друг другу на хвост, а ведь есть ещё Кройцер… да нет, это пешка».
Он нетерпеливо потёр горящий лоб. Заметил графин и тут же забыл про него и про жажду, ставшую постоянным спутником. Время, время. Мысли обгоняли одна другую, подрезая на поворотах.
«Заменить Патруль солдатиками означает дать Кальту единоличный контроль над южной границей. Ну, нет, на такое Рупрехт не пойдёт. Они все помешаны на контроле, все одинаковы. Нет-нет… Да и чисто технически — откуда взять столько солдатиков? Даже, если мы определим критерии, сформируем какой-то алгоритм отбора… Это же гигантская разница в численности. Значит, уже есть какое-то решение, но он не собирается его афишировать до тех пор, пока не опробует и не убедится в его эффективности… Он экстравагантен, но весьма осторожная сволочь.
Конечно, нужен помощник. Конечно, не Франц. И не кто-то из Хель — они там друг другу на ходу подмётки рвут. Рыбка-простачок, послушный, грамотный статист — вот кто ему нужен. Но есть что-то ещё. То самое, о чём он умолчал. И не скажет до тех пор, пока я…
Ох, нет!»
Он прислушался. Если Кальт и помогал Берте с посудой, то делал это очень ненавязчиво. В доме царила глубокая тишина.
«И всё как снежный ком. — Хаген выбрался из-за стола и подтащился к окну, далеко, по касательной огибая кресло, сохраняющее невидимый, но осязаемый след давящего присутствия. — Одно за другим и одно на другое. Валом, впопыхах, дуроломом. Влез и наломал. Разведчик. Идиот. Они только того и ждали, измученные, отчаявшиеся люди — весточки, помощи со стороны. Но чем им может помочь Пасифик, сейчас, когда и сам нуждается в помощи?»
«Я боюсь, — подумал он, безо всякой связи перескакивая к занозе, крепко засевшей внутри. — Должен думать о них, но боюсь о себе, и когда думаю о Марте, всё равно возвращаюсь к себе, к тому, что виноват и не могу осмыслить степень своей вины. И просто боюсь. Наверное, это больно — внутрь, железные острые штуки, холодные, несущие в себе заряд кислоты, пороха, электрического тока. В любой момент: оступился и вспышка. Невозможно представить. Тиканье бомбы в голове, и под рёбрами, и под каждым сердечным клапаном, в каждом укромном уголке.
А остались ли у меня укромные уголки? Кажется, он выпотрошил все. Все, кроме одного. Пасифик. Он до сих пор не произнёс этого слова».
Пока не вскрыта последняя карта, игра может продолжаться.
У меня есть козырь. А у него — пустышки.
Нарочито заскрипели ступени.
— Я слышу, — сказал Хаген. — Я согласен.
— Вот и хорошо, — отозвался терапист, подходя ближе. — Не драматизируйте. Всё не так уж страшно. По правде говоря, вы будете солдатиком лишь наполовину. Минимум нейрохирургии. У меня другая специализация. Операции на мозге проводит мой коллега в «Нейротех», но вас я ему не доверю. Хочешь сделать хорошо — делай сам, вот мой девиз.
— Не хочу, чтобы это были вы, — бесцветно произнёс Хаген, колупая штору. — Пусть лучше он!
— Не капризничайте, Йорген. Я личный врач Лидера, пусть и неофициальный. Неужели вы думаете, он доверит свою тело неумехе и дилетанту?
— Лидер плохо себя чувствует.
— Не хороните любимых раньше времени, — произнёс Кальт скороговоркой и подмигнул. — Уже поздно, Йорген. Поглядите на часы.
— Они не работают.
— Верно. Значит, вам пора спать. Я разбужу, когда мы начнём.
— Что-что? — ошеломлённо переспросил Хаген, когда ледяные пальцы схватили запястье, сдавили и выпустили, чем-то оцарапав. — Что вы сделали? Я не разрешал прямо сейчас…
— Пиф-паф, — весело сказал Кальт. — Будет не больно. Я обещаю.
Он не солгал и разбудил, когда всё началось. Правда, лишь затем, чтобы поздороваться и опять уплыть под потолок, где из белоснежных содовых сугробов вырастали пузырчатые стальные глаза ослепительной чистоты. Это было стерильное место, совсем не похожее на Пасифик, но доктор Зима дал слово, и почему-то Хаген ему поверил. Как вскоре выяснилось, не напрасно.
Было совсем не больно.
Ну, может быть, самую чуточку.
========== Спарринг-партнёры ==========
Генцель обещал доложиться полчаса назад и провалился в преисподнюю. Его браслет был активен, но не реагировал на вызов. «Бордель!» — задумчиво произнёс Хаген, набирая Аквариум. Илзе успокаивающе погладила его по шее, прошлась по спинальным точкам, снимая мышечный спазм. «Погоди, — сказал он. — Я им накручу хвоста, балдёжникам. Устроили там лавочку с преферансом…»