— Это моё преимущество. За неимением фактического боезапаса.
— В таком случае вам прямая дорога в наш отдел. Иначе загремите на конвейер СД, если не сразу в Крематорий. Серьёзно, Хаген, а почему не в пропаганду? Я бы поспособствовал.
— А взамен?
— Договоримся.
— Что ж, с вами я бы, пожалуй, договорился. Собственно, я и пришёл — договариваться.
Ранге мазнул по его лицу быстрым взглядом. Откопал в вазочке засохшую карамельку, развернул, понюхал и изящно опустил в мусорное ведро.
— Тогда сначала побеседуем о погоде.
Они побеседовали о погоде. О строительстве новой метеостанции. О современных тенденциях в архитектуре, причём единодушно, хотя и с истинно нордической сдержанностью осудили гигантоманию и неоправданное стремление к сверхформам. Посетовали на упадок в сфере развлечений. Снова вернулись к погоде и выжали из этого вопроса все мыслимые и немыслимые следствия.
— Я рад вас видеть, — сказал Хаген, когда тема антициклонов исчерпала себя на десять лет вперёд.
— О! — с глубоким удовлетворением отреагировал Ранге. — Вы во что-то вляпались, мой славный?
— Пожалуй.
— У нас с вами разные категории допуска, поэтому будьте осторожны. Но я тоже рад видеть вас в добром здравии. Пусть и с этой гулей под глазом. Мужчину украшают шрамы, а старшего техника…
— Теперь я техник-исследователь, ведущий специалист. Меня повысили.
— Поздравляю!
Ранге поднял бокал и самоотверженно пригубил из него.
— Не мучайтесь, — сказал Хаген. — Закажите чаю. Или вы вдруг решили стать ближе к массам? Так массы вас не примут, Ранге. Вы для них слишком элегантны. Берите пример с меня: научник, высоколобый, а полюбуйтесь — жёваная рубашка, оторванный хлястик, свеженаваренный фингал на вывеске…
— Тернист и горек путь в мастера. Вам осталось сделать последний шаг. По этому поводу вы и хотели со мной поболтать?
— Не совсем.
Лиричная мелодия сменилась бравурным маршем. Хаген украдкой взглянул на браслет. Кальт мог подключиться в любую секунду, чтобы послушать, чем занимается его сотрудник, отпущенный порезвиться на длинном поводке. Теоретически это мог сделать кто угодно из своих. Даже Франц, если у него имелся нужный код.
Кому суждено быть повешенным…
— У вас загадочный вид, — заметил Ранге. — Значит ли это, что вы подкинете мне загадку? Или, наоборот, раскроете какую-то из своих? Как-никак, обзавелись серым статусом. Я сгораю от любопытства. Где вы трудитесь, Хаген? Неужели и впрямь в логове нашего сверхсекретного доктора?
— Можно подумать, вы не в курсе.
— В курсе, — признался Ранге. — У вас там происходят интереснейшие вещи. Поделитесь парой-тройкой секретов? Или нет, не стоит. Я не хочу сгореть от любопытства в буквальном смысле. А вы не боитесь? О вашем патроне распускают страшные слухи.
— Какие?
— Э, нет. Я слухи не передаю, я их генерирую.
— Генерировать все умеют, — сказал Хаген. — А вот передать что надо куда надо, и чтоб ещё к тебе прислушались, умеют не все.
— А что и кому вы хотели бы передать? — Породистое лицо Ранге напряглось, взгляд сделался цепким и пристальным, холодновато-изучающим.
— Не смотрите на меня так, — потребовал Хаген. — Иначе я закажу вам ещё синтепива. И продолжу говорить о погоде. Думаете, я иссяк? Ничего подобного. Взять хотя бы грозовые очаги — вы знаете, какие роковые погрешности допускаются при их пеленгации? Но давайте лучше про атмосферный фронт. По последним данным ширина переходного слоя, который, как известно образуется при перемешивании тёплой и холодной воздушной масс, превысила показатели прошлого года. Что же касается фронтов окклюзии…
— Не будьте свиньёй! — попросил Ранге. — Я не буду на вас смотреть. Я вообще могу отвернуться. Только ни слова о погоде, или мы рассоримся.
— Хорошо, — легко согласился Хаген. — Тогда давайте о другом. Знаете, недавно я обнаружил, что у нас очень много служб и инстанций, отвечающих за безопасность. Теснота, не продохнуть. Служба Дитрихштайна, «заслон» Рупрехта, безопасники «Кроненверк». А ведь есть ещё одна внутренняя служба — как её там: «Проверь проверяющего»? «Смотри на смотрящего»?
— «Наблюдай за наблюдателем».
— Во-во.
— Ша-ша-ша, техник! — Ранге взмахнул салфеткой, словно отмахиваясь от мух. — Не хочу, не желаю слышать никаких намёков! Если вы скажете что-то неблагонадёжное, я на вас донесу! Имейте в виду, я поручился за вас перед райхслейтером. Хаген, сейчас же закройте рот!
— Ну что вы, я вполне благонадёжен.
— Н-да?
— Да, — твёрдо сказал Хаген. — И не понимаю, к чему и откуда этот скептицизм. Эти ваши намёки. Пропагандистские ваши инсинуации!
— Не нужно, не кипятитесь, душа моя! Вы оплот и гордость нации. Истинный норд. Вы хотите на кого-то настучать. Это хорошо. Нет-нет, не доливайте! И вам, и мне будет проще, если вы прикончите меня из табельного. Ваше синтепиво омерзительно. Его можно с успехом применять в качестве оружия возмездия.
— У меня нет табельного, — сознался Хаген. — Оставил дома. Я же научник, а не солдат.
— Все мы солдаты нашего Лидера, — благодушно сказал Ранге, копошась в вазочке с карамелью длинными, паучьими пальцами. — Абсолютно все. Просрочено. Отрава. Позвольте, да здесь же нельзя ничего есть! — Он опорожнил вазочку в ведро, вытер пальцы и, облокотившись на ладонь, уютно пригорюнившись, поглядел на Хагена. — Ну, так я вас слушаю. Начинайте.
И Хаген начал.
По мере изложения он мог наблюдать, как внимательное табло собеседника меняет индикацию, отражая переход из режима ожидания в режим загрузки и обработки данных. Ранге почесал кончик носа. Рассеянно пощёлкал по папиросочнице.
— Вы меня удивили, дружище, в самом деле, удивили. В высшей степени. Если вы решитесь… на это самоубийство… Вы понимаете?
— Понимаю. Но вам интересно?
— Ещё бы нет. Весьма выгодное предложение.
— Пока не предложение, — поправил Хаген. — Лишь самая предварительная договоренность. Хотел убедиться, что правильно вас понял. Хотел убедиться в том, что смогу остановить процесс, если он зайдёт слишком далеко.
«Вот так, — подумал он, ощущая холодок в груди. — Основное сказано. Ни шагу назад. Хотя я ещё могу отступить. Возможно, ничего подобного и не понадобится. Но если что-то пойдёт криво или слишком быстро, я попробую прекратить. На каждого из нас есть поводок, найдётся и на Кальта».
Он представил зубчатые колёса, цепляющие друг друга в неукротимом стремлении передать движение. Тронешь — затянет. Его, меня, всякого…
Если понадобится, я трону.
— Думаю, что смогу вам это устроить, — сказал Ранге. — Надежный контакт, гарантию того, что информация поступит к райхслейтеру, минуя промежуточные звенья. Но Улле не терпит бездоказательности. Нужны документальные подтверждения. Возможно, микрофильмы…
— Безусловно, если я обращусь к вам, то соберу документы. Меня интересует реакция Лидера.
— По слухам, — а вы же понимаете, я работаю в основном со слухами и сплетнями, — он очень нервничает, когда кто-то игнорирует его настоятельные просьбы. Не говоря уже о прямых приказах. Если вы докажете, что работы по прикрытому проекту ведутся, более того, ведутся с удвоенной силой, я полагаю, вашего патрона ожидают не лучшие времена. Но Хаген! Сообщения такого рода имеют не только адресата, но и отправителя. Райхслейтер пожелает знать имя.
— Я назову вам имя, — сказал Хаген. — Не беспокойтесь. Простите, Ранге, я бы с удовольствием побеседовал ещё. Осталось так много недосказанного. Например, о погоде. Но за мной следует навязчивая тень. Боюсь, что она уже оклемалась и вот-вот найдёт меня по запаху. Это было бы весьма некстати.
— Да? Вы сказали «оклемалась». А что с ней случилось, с вашей тенью?
— Спорт, — сказал Хаген. — Опасная штука. Гробит здоровье.
Ранге задумчиво покивал.
— Вот поэтому я играю только в шахматы. И в шашки. В поддавки.