Выбрать главу

Состав райхканцелярии подвергался бесчисленным кадровым перестановкам. Лидер требовал свежей крови, подразделения создавались и уничтожались, их руководители менялись со скоростью света, а оплошавшие — пополняли население трудовых бригад и лагерей. И только ведомство Улле стоически выстаивало в этих бушующих водах.

Сотрудники Улле не болели и не уходили в отпуска. Их количество не прирастало, но и не уменьшалось: создавалось впечатление, что они готовы жить и работать вечно. Наслышанный о порядках в Отделе финансового контроля, Хаген желал взглянуть воочию на легендарного человека, уподобившего Райх «стальной машине, нуждающейся в техосмотре». Судя по всему, техосмотр шёл полным ходом. Да так, что пух и перья летели.

— Кто это? — сразу же спросил Улле, как только с формальностями было покончено. — Почему посторонние?

— Не дёргайтесь, Мартин, этот солдат — новый помощник доктора, — добродушно сказал лидер. — Вместе они согнут земную ось. Правда, Айзек?

— Несомненно, — подтвердил Кальт. — Если мне не станут мешать. А мне уже мешают.

— У вас странное понимание задач финансовой службы, — брюзгливо ответствовал Улле. — И это при том, что в обсуждении плана развития вы принимали самое деятельное участие. Но то, что творится теперь, я могу расценивать как саботаж. Да, как саботаж! Я посылаю запросы — мне не отвечают. Я пытаюсь связаться лично — меня игнорируют. Моих людей разворачивают на пороге, вместо отчётности приходят отписки, вместо заполненных сводных таблиц — фантастические цифры, взятые, очевидно, с потолка. С таким же приёмом, насколько мне известно, столкнулся Кройцер.

Монотонный голос противоречил возмущению, которое он тщетно пытался передать. Низенький и коренастый, Улле походил на старшего бухгалтера, слабо сознающего торжественность момента. Он распекал Кальта так, как распекал бы своего заместителя, и адресовался к лидеру, как к начальнику банка — угодливо, но прохладно, без излишнего подобострастия.

Кройцер вёл себя более экспрессивно.

— Вы забываетесь! — захлёбываясь, объявил он, как только ему дали слово. — Такое чувство, что вы ни во что не ставите мои указания! Почему я узнаю о завершении испытаний от посторонних людей? Мне смеются в лицо!

— Это прискорбно, — прокомментировал Кальт.

— Я должен вас поздравить?

— Было бы желательно.

— Но вы действовали совершенно самостоятельно! Самовольно! Я не давал разрешения на испытание новой партии «Тайфуна-С»!

— Виноват, — сказал Кальт, в совершенстве имитируя интонации Франца. — Я виноват, мой лидер… И министр, конечно.

— Он надо мной смеётся, — горестно заключил Кройцер, обращаясь к лидеру, словно ища у него защиты. — Этот человек. Мне сложно с ним работать.

На этом он не остановился. Повторяясь, сбиваясь и путаясь в деталях, он перечислил десятки прегрешений, каждое — страшнее предыдущего. Кальт лишь задумчиво кивал. На словах «государственная измена» он сказал: «А!» и вновь замолчал, ввергнув присутствующих в некоторое недоумение.

— Всё это ерунда, — сказал Улле. — Давайте не будем отвлекаться. Мне нужен полный отчёт, Айзек.

— Зачем?

— Для статистики.

— Неправда.

— Что вас смущает?

— Вы лезете в мои исследования.

— Здесь нет «ваших исследований», доктор! Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему и дают ход в первую очередь. Под перспективным проектом я разумею ваш интеллектуальный инкубатор, работающий на военную промышленность. Вы отлично умеете создавать команды, я признаю это. Вы их мотивируете, я также готов это признать. Но мы должны видеть, на что тратятся средства. Подозреваю, что существенная их часть уходит на побочные направления. Важные, но не приоритетные.

— Например?

— Ваш «нулевой человек». Остроумно. Но это скорее философский вопрос, нежели практическая разработка. А сил, времени и ресурсов тратится немало. Ресурсов, которых у нас попросту нет. Я выражусь проще: у нас пустые карманы. Их нужно наполнить.

— Я ещё не начал работать в полную силу, — сказал Кальт.

— И не начнёте.

— Что такое? Проект заморожен?

— Скорее, приостановлен. Мы решили, что все лаборатории должны сосредоточиться на текущих нуждах.

— Север?

— Север.

— Красота, — сказал Кальт. — Калейдоскоп проектов. Вот и решена проблема выбора. Как ни поверни, получишь один и тот же узор. А почему?

— Вы философ, — снисходительно сказал Улле.

— Я практик. А вот вы собираетесь прогуляться на север с голым задом.

— Не вы ли уверяли меня, что зад вот-вот будет прикрыт? Вы и ваш Вернер. Сводки с Территории, которые вы присылаете в последнее время, — тоже липа?

— Всё сложнее, чем вы думаете.

— Я слышу эту песню уже целую вечность, — сказал Улле. — Выучил наизусть. Иногда мне кажется, что ученые, даже самые талантливые из них, рождаются с каким-то дефектом лобной коры. Я правильно говорю, доктор? Проблемы с функцией планирования. Вы сами ратовали за северную кампанию. А когда дошло до дела, вдруг пускаетесь в рассуждения, похожие на бред. Жонглируете всеми этими умными словечками. Довольно! Всё просто. Давайте договоримся: вы вспоминаете о своих научных аппетитах, когда наши солдаты шагнут за Стену. Не раньше.

— Мои научные аппетиты не мешают вам шагать куда бы то ни было. Хоть на Луну!

— Вы лезете в мой карман, — проникновенно сказал Улле. — Другие тоже, но они хотя бы понимают, что заслуживают удавки и Крематория. Вы же лезете в мой карман, как в свой, да ещё и недовольны, если я начинаю задавать вопросы.

— Здесь нет «вашего кармана», Мартин, — парировал Кальт, с удовольствием демонстрируя свою память и талант к звукоподражанию. — Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему я и даю ход в первую очередь.

Кройцер издал лягушачий клокот и возвёл глаза, словно призывая небеса в свидетели. Застиранное лицо Улле приобрело оттенок ржавого железа.

— Вы наглец, Айзек. И мне надоело ваше самоуправство! Мой лидер, прошу прощения за грубость, но это нужно прекращать. У нас осталось пять или семь минут, и я хотел бы поговорить без посторонних. Если можно.

Взоры сидящих за столом обратились на Хагена.

— Ступайте в машину, Юрген, — сказал Кальт устало. — Ждите, я скоро приду. Наш день ещё не окончен.

Хаген выбросил руку — ай-я, плечо! — пристукнул каблуками. Попятился. Голограммы за полированным, блестящим как озеро, столом холодно наблюдали за его отступлением.

— Бравый парень, — сказал лидер. — Не обращайте внимания. Мелкие неурядицы.

— Я понимаю, — отозвался Хаген.

— В самом деле понимаете? Молодчина. Доктор, у вас хороший помощник.

— Убирайтесь, Юрген, — нетерпеливо сказал терапист. В голосе звучала досада. Продолжение беседы обещало стать ещё более напряжённым. Хаген желал бы остаться, хотя понимал, что лишние свидетели не нужны никому из собравшихся.

Допятившись до выхода, он ощутил спиной движение массивной стенной панели и услышал последнюю фразу лидера, обращённую к тераписту:

— И подлечите своего солдата, Айзек! Почему они всегда у вас выглядят такими измученными? Как разряженные батареи. Вы совсем их не жалеете.

С каменной неумолимостью — шшш-с! — дверь закрылась перед его лицом.

— Ну как? — жадно вопросил вихрастый оператор, выныривая из-за кадки с хамеропсом. — Всё закончилось?

— Только начинается, — сказал Хаген, сдирая с себя микрофон и с наслаждением терзая зудящую кожу ногтями. — Уж поверьте, всё только начинается!

Глаза его расширились. Он замолчал.

— Ну?

— Север, — сказал Хаген. — Север — это Пасифик!

— Ага, — согласился оператор. — Ублюдки, жлобьё. Выкинули финт, возомнили себя пупом земли. А кофе, между прочим, уже двадцать марок. А ещё вчера было пять. Так что я не удивлюсь, если начнётся заварушка. Я совсем не против. А вы?

***

А вот и подтверждение!