Зашелестели отодвигающиеся стенные панели — опыт завершился. И можно было даже не задаваться вопросом, удачно или нет, — вытянутые лица операторов сигнализировали о том, что очередная попытка с треском провалилась. Но Хаген всё-таки заглянул в игрокомнату. Парамедики в серых робах хлопотали над телом, освобождая его от ремней и датчиков, дежурные операторы копировали и порционно отсылали данные нейромониторинга, а Векслер мотался из помещения в помещение и всем мешал.
— Хоть что-нибудь новенькое?
— Если бы, — перекошенный от досады и усталости, Векслер экспрессивно взмахнул рукой и сшиб стебельчатый микрофон. — А, дер-р-рмо! Понаставили тут. Всё так же. И главное, такой бодрый был, огурец-огурцом. А потом р-раз и спёкся. Я всё думаю, почему нас-то не задевает? Не могу понять, ведь в одной же сети, что мешает — одному, другому, пятому, десятому?
— Сплюньте, — посоветовал Хаген.
Векслер повиновался и воззрился на него с какой-то иррациональной надеждой. Почему-то они все смотрели на него с надеждой. А ещё с выжидающим и иногда юмористическим вниманием, так, словно ожидали, что он вот-вот отмочит что-то запредельное.
— Что будем делать?
— То же, что и всегда. Вы составите отчет, я — на ковёр. Через пять минут. А лучше через десять.
— Почему? — тревожно вопросил Векслер. — Почему лучше?
— Потому что десять больше, чем пять, — с сердцем сказал Хаген. — Чего вы трясётесь-то? Это вон ему следовало трястись, а он улыбался как идиот. Как идиот, поверивший другим идиотам. Это же доброволец… был?
— Был.
— Ну вот.
К чему относилось и что, собственно, выражало это «ну вот», он и сам не знал, но напряженное лицо Векслера сощурилось ещё больше, а потом прояснилось. Прояснилось и лицо примостившегося рядом оператора, формально помогающего технику составить отчёт, а фактически греющего уши в надежде набраться свежих корпоративных новостей. Как его имя, Хаген забыл, и это было странно. Тощий, веснушчатый оператор постоянно тёрся рядом, не произнося ни слова, но умудряясь оказывать мелкие услуги «принеси-подай». Всегда рядом и всегда незаметный, есть о чём задуматься.
— Надо бы попробовать несформированных, — тихонько произнёс Векслер. — И нейтралов.
— Что именно вы хотите углядеть у нейтралов? Другие реакции? Ну хорошо, получим другие реакции, а дальше?
Кислая улыбочка Вексера говорила о том, что дальше пойдёт как-нибудь само. Или не пойдёт. Одно из двух. Хаген выразительно пожал плечами.
— Я к Байдену. Позаботьтесь об отчёте.
***
Перед входом в кабинет он привычно пригладил волосы и провёл ладонью по гладкой ткани костюма. Мяться было решительно нечему, но он никак не мог отучить себя от жестов, демонстрирующих состояние. «Однажды это меня выдаст, — подумал он с мрачным смирением. — Может быть, очень скоро. Может быть, прямо сейчас».
Байден разговаривал по синхровидео с кем-то из шишек. Дополнительный экран коммуникатора был развёрнут так, что Хагену был виден лишь угол кабинета и плечо — солидное, похожее на матрац, обтянутое модной тканью в едва заметную серебристую полоску. И кабинет, и плечо наводили на мысль о достатке, благополучии, власти и относительной стабильности. Звук подавался только в наушники, но и без того было ясно, что голос говорящего бархатист и вальяжен, голос сытого важного человека, уверенного в собственном превосходстве. Байден держал марку, успокоительно ворковал в микрофон, однако пухлые пальцы его правой руки впивались в мякоть бедра, в то время как левая — взлетала и падала, обрисовывая в воздухе какие-то диаграммы.
— Да, — повторял он. — Да-да-да, я вас понял. Всё, что возможно. Конечно. Я вас уверяю. Но мы еще вписываемся в пределы бюджета и отведённого времени… Я понимаю, да. Не сомневайтесь, герр обермастер. Конечно. Да.
Закончив, он долго и пристально изучал лунки аккуратно подпиленных ногтей. Пухлая нижняя губа кривилась, как у обиженного ребёнка.
— Ну? — спросил он с досадой.
— Разрешите доложить…
— Господи боже, старший техник! Садитесь и рассказывайте по существу. Чем завершился ваш… небольшой опыт? Успех, неудача?
— Увы, — сказал Хаген. Ему не нужно было изображать сожаление. Обстоятельства складывались так, что за последние два дня он пропитался им насквозь.
— Увы, — повторил Байден. Его одутловатые щёки задрожали. — Хаген, я ничего не имею против междометий, но, чёрт возьми, не испытывайте моё терпение! Вы видели, с кем я говорил?
— Я не видел, но догадываюсь. Кто-то из финансистов, из Стахоля. Возможно, сам Улле или его зам. Хотят знать, как у нас продвигаются дела.
— Умница, — произнёс Байден почти нежно. — Так как же у нас продвигаются дела, техник? Ну, давайте, честно-откровенно. Вы снова опарафинились, так? Мы с вами? Потому что на передовую отправят нас обоих, Хаген, но вас я поставлю вперёд. Так что же спутало ваши планы, мой умненький шулер?
— Если бы я знал.
— Но вы не знаете?
— К сожалению, нет. В какой-то момент всё идёт прахом. Мы моделируем типичные ландшафты Территории, её типичные атаки, раз за разом усложняя задачу, но как только запускаем матрицу Фрайберга, испытуемый погибает.
— И поэтому у вас такое убитое выражение лица? Бросьте, Хаген, будьте проще! Армия не любит высоколобых, а мы с вами работаем на армию. Матрица Фрайберга… Что, в конце концов, такое — матрица Фрайберга?
«Сам ты шулер», — подумал Хаген, потому что Байден с его ухмылочками, недомолвками, фальшивыми интонациями, конечно же, знал про матрицу, не мог не знать, в конце концов, проект шёл под его руководством.
— Матрицей, как вам известно, мы называем вырезку из константной нейрозаписи добровольцев, побывавших на Территории. Полное сканирование позволяет воссоздать картину переживаемого человеком во всей полноте сенсорных воздействий и может быть использовано для создания имитаторов реальности.
— Вам бы лекции читать, — Байден тяжело заворочался в кресле, заваливаясь на бок. Очевидно, его опять мучил приступ панкреатита. — Я вас пошлю к Улле, будете отчитываться за квартал — язык у вас, я гляжу, подвешен хорошо. Ну-с, а чего вы прицепились к Фрайбергу? Возьмите другого добровольца. У вас всего одна нейрозапись?
— Такого качества — одна. И потом, мы пробовали другие. Согласно данным последних опросов, наша «песочница» полностью воссоздаёт Территорию, по крайней мере, исследованные области. Испытуемые не замечают никаких отличий. Но попытки расшифровать нейросканы пяти минут до шока пока безрезультатны. А прямая передача приводит всё к тому же — к гибели добровольца.
— От чего? От старости? От геморроя?
— От шока.
— Какого именно? Почему я должен вытягивать из вас информацию клещами? — Байден медленно багровел — от ключиц и выше. — Я спрашиваю: «Как дела?» Мне отвечают: «В порядке». Знаете, как называют наш отдел экономисты? «Фокусники». Это мы, Хаген, мы — фокусники, мы заставляем деньги растворяться в воздухе и ничего не даём взамен, отделываясь ничего не значащими научными словами. А вы не даёте мне даже слов! От чего умирают патрульные?
— Мы считаем причиной смерти психогенный шок. Патологическая импульсация наблюдается во всех структурах мозга, но, главным образом, затронуты ассоциативные отделы и структуры лимбической системы. И это выражение лица…
— Если вас ошарашить точечной пальбой по проекционным участкам коры, у вас тоже будет выражение. Значит, вы считаете, что причиной смерти является сверхсильный раздражитель, вернее, его имитация? От этого умер ваш Фрайберг?
— Я считаю, что он умер от испуга. Возможно, он что-то увидел. Или вспомнил…
— Боже милосердный! — простонал Байден. — Не начинайте, техник, прошу вас! Вся эта тема воспоминаний шита белыми нитками каким-то псевдонаучным шулером вроде вас. «Они что-то видят». «Они пугаются»… Они получают увечья, вдыхают споры, дырявящие лёгкие, плавятся в кислоте и выживают, а потом вспоминают и… Вспоминают что? Вы можете расшифровать?
— К сожалению, импульсация не поддаётся стандартным протоколам.
Или к счастью? Маска безграничного ужаса, застывающая на лице добровольцев, заставляла задуматься над тем, что именно они видели. Сочетания красок, дисгармоничные образы, чуждые человеческому восприятию? Даже если однажды их удастся расшифровать, это ничего не изменит. Проблема не в расшифровке, а в экранировании. Возможно, лёгкий фоновый шум, только чтобы нарушить синаптический узор, но тогда потеряется и без того зачаточная способность предвидеть удары Территории. И опять мы приходим к идее разделения функций: солдаты и прогностики. Эмпопрогностики, если уж начистоту. Вот только их уже большей частью переработали в печах Крематория в соответствии с декретом «о лишних людях» и правилом «Об экономии ресурсов».