– Да, прошу, милый Жорж, милости прошу, заходи, – сказал обрадованный барон гостю.
Он засиделся за столом и что-то писал в своей тетради, когда Любаша, горничная, предупредила его о появлении соседа по квартире. Дантес зашел внутрь комнаты, как к себе.
– Идалия Григорьевна Полетика дала мне приглашение появиться в ее доме, – Дантес не знал, что делать.
Но решил обратиться к своему другу. Геккерна словно оторвало от прописей, перо так и застыло в его руке.
– О! Величайшая из интриганок всего петербургского света, – пошутил барон, глядя на друга-соседа.
– Да интриганка, но все же весьма интересная особа, – Жорж присел на диван, на нем был домашний халат, он поджимал губы в раздумье.
– Лицо, весьма ничем не вызывающее… Харизма, – предположил Дантес, поручик кавалергардского полка.
Геккерн был на двадцать лет старше Дантеса, испытывал к нему повелительные чувства, терпел его характер лишь из-за того, что он был интересен ему в беседах, страдая от своих попыток переубедить его, после нескольких мнений об обществе России, которые часто затрагивали они при своих беседах в комнате у голландского подданного, кроме случаев увеселительных вечеров, что проводили они зачастую порознь, Геккерн после разговоров о делах Дантеса в тот вечер перешел к тому, что могло принести перелом в судьбе некоторых людей или же нет.
– И вновь эта интриганка, что она хочет, Жорж? – Геккерн вновь увлекся своими записями. Дантес задумчив, но без желания принялся к вольнодумию.
– Вполне возможно, что-то затевает… Быть может, свои любимые занятия… интриги?
Обоих это рассмешило.
– Вполне возможно, – на миг прервался Геккерн.
Далее Дантес не стал ему мешать.
– Увидимся намедни, мсье, – пошутил Дантес по-русски и направился к выходу.
Геккерн ответил ему вслед, не отрываясь от дел.
– Доброй ночи, Жорж.
– Любушка, – окликнул молодой француз гувернантку, выходя, – прикажи подать чаю к постели.
Он вышел, прикрыв тихо дверь.
2 ноября…
После бала и традиционного визита вежливости в намеченный Идалией Полетикой день она ждала особых людей – Жоржа Дантеса и дипломата Голландии Луи Геккерна. После четырех часов дня ближе к вечеру к дому на Моховой подъехала карета, из нее вслед за юным французским аристократом, едва задержавшись, вышел барон Геккерн, следовавший за своим названным сыном. По усыновлению Дантеса сам же Геккерн хитрил: ему нужен был близкий человек, напарник для уединения, чтобы было с кем проводить вечера по интересам и общению. Но юноша был столь увлечен светскими делами, что барышни, как считал барон, его отвлекали от него, он посчитал, что статус «сына барона» мог бы помочь ему в сближении с Дантесом, и предложил быть его «сыном». Его план не удался: Дантес все больше рвался в центр своих амбиций. Теперь на Моховой, 41 он с нетерпением рвался к чете Полетиков.
Внезапный шквал ветра сорвал цилиндр Луи Геккерна, Дантес поспешил отреагировать.
– Болван, – обратился он кучеру, – что ты сидишь, беги…
Указывал он в сторону улетающего головного убора. Извозчик не спеша слез, положил вожжи и, лишь перейдя на бег, ухватил шляпу барона. Вернув, он получил вознаграждение в двадцать копеек, что было больше, чем за провоз их экипажа. Наконец гости прибыли внутрь. Разделись, гувернантка приняла одежды гостей.
– Ви знаете, Идалия Григорьевна, какой сегодня шквал ветра? – высказался хозяйке молодой француз.
Идалия сделала удивленное лицо, в целом, ее не интересовала погода, но лишь приезд нужных ей людей. Потом она подивилась отсутствию барона. Геккерн отказался у входа в дом со словами на плохое самочувствие. Долго уговаривать его не пришлось, Дантес видел скрытые намерения в «отце», его ревность к хозяйке по отношению к приемному сыну.
– А что барон? – спросила хозяйка. – Я же приглашала обоих, – с кокетливой улыбкой она уставилась на поручика-француза.
– Случился болезни синдром хитрости… – пошутил Дантес.
Он рассмешил Идалию Полетику. Она всегда была рада видеть красавца и весельчака Жоржа Дантеса.
– Мне вашей шуткой можно бы увеселить мою кузину, – не без доли кокетства продолжила Идалия.
Полгода назад
Полгода назад Дантес получил анонимное письмо, являющееся объяснением чувств к нему. И о догадывающейся признательности его обладателю анонимки. Дантес в первую очередь решил тогда поделиться письмом со своим другом, соседом и единственным, кому он мог доверять в России.