– Она мне прислала письмо, мой отец, – уточнил Дантес.
Жорж Шарль знал об игривом отношении своего покровителя, что вырастало в весьма узкое обоюдное отношение к нему, за что Дантес недолюбливал своего соотечественника. Они встречались в комнате у дипломата, с трудом сдерживая коммаскуляции одного к другому. Дантес, как всегда, уселся на диван, придав форму преобладания положения, раскинув на спинке руку, держа в другой письмо. Геккерн не знал, что делать. Приемный сын не часто бывал в его апартаментах, и в этот раз он вел себя не так примерно, как желал барон, но ему было трудно в чем-либо возразить. Геккерн знал, о ком идет речь, он встал, походил по комнате. Луи Геккерн был одет в свой домашний халат с биркой герба французской империи с левой стороны, Дантес в своем светском одеянии, как пришел с улицы, тут же направился в общество барона. Кинув на диван пальто, проигнорировал гувернантку.
– Ты никак не успокоишься со своей рыжицей? – спросил Луи.
– Отец, барон! Как ты не понимаешь, это цветок, это ранняя пташка, что блистает среди иголок светской лиственницы. А ее муж сам по себе – «божья коровка», если бы не его положение, я бы давно занялся Идалией Григорьевной, – негодовал Дантес.
Геккерн не знал, что ответить, не показывая вида, он также негодовал. Засунув руки в карманы, покосился на стол, он желал отвлечься в своих листках.
– Не понимаю, что тебе в этой сквернословке. Обожжешься, Жорж! Примет, тебя раскрутит так, что будет не она виновата, а ты из последней двери выйдешь, – учил его барон.
– Вернешься на родину если не с позором, то с очернением в свете России, – негодовал Луи Геккерн.
– Не волнуйся, папаша, – съязвил Дантес.
Геккерн жалел в последнее время о содействии юному франту.
– Рыжая будет моей! Еще раз… – проскользнуло у Дантеса.
Что крайне удивило Луи, он тут же бросился к письменному столу, поскорей уйдя в свои мысли. Дантес понимал его, и ему было жаль пятидесятилетнего барона.
– Зачем только, – размышлял Дантес, – почему анонимка… Чего бояться… Не понимаю.
Дантес ожидал ответа, зачем он, собственно, и пришел к барону. Тот не отвлекался.
– Быть может, не она… – покосился поручик на земляка.
Луи не отвлекался, он, взяв перо в руку, иногда делал какие-то пометки.
– Быть может… Бобринская?.. Милая подружка… Меня к ней тянет, – гадал Дантес, но не стал уповать на воспоминания о фривольности и недоступности жены сахарного промышленника.
– Но она весьма неприхотлива и скучна. Нет, она не способна на интриги, – рассуждал про себя поручик.
Геккерн на мгновение обернулся.
– Быть может, Натали?.. – копался вглубь своих вожделений кавалергард. – Пушкина?
Он обратил внимание на барона, тот вновь ушел в свою работу.
– Наталья Николаевна… Наташа, – сказал он по-русски, – умна, миловидна… И что этому сумасброду Пушкину так везет с красотками?!
Сказал он после некоторого молчания. Геккерн не выдержал, он отбросил перо.
– Разберись уже со своими кокетками, Жорж! – предложил ему барон Луи Геккерн.
«Не то я сойду с ума», – подумал он тут же.
– Довольно же! – Дантес вскочил, сказав это прежде всего себе. – Сегодня все и решится. Я на Моховую!
Дантес, забрав пальто, исчез.
Дантес с Натали
Первая встреча Дантеса с Натали Гончаровой произошла на балу у Вяземских к позднему времени по часам, когда увеселение было в самом разгаре. Жорж Дантес, увлекшись одной из дам светского общества, быстро остыл к ней, заприметив жену Пушкина: та находилась поодаль от танцев в окружении молодых офицеров и дам ее окружения. Перед началом мазурки, где можно было легко передавать партнерам друг другу привлечения – танец своего рода – душа бала, цель влюбленных, Наталья Николаевна отказала унтер-офицеру, вспыльчивому новому красавцу, но лишь от того, что была замужем. Пушкин в то время отсутствовал, был в Болдино.
Тайные письма, посвященные жене Пушкина Дантесом, прекратились лишь по возвращении поэта, однако, скорей, не по воле француза-кавалергарда, но из-за новой подруги – жены ротмистра его полка Идалии Полетики. Общаясь с кузиной, Идалия не раз упоминала о юном Жорже Дантесе после случая, как ненароком обронила жалобу Наталия об Александре Сергеевиче.
– Скучный он, Идалия, – разговор произошел по приезде тетки Наталии Николаевны, поселившейся у Пушкиных в доме Жадимеровского у Красного моста.
– Ах, ах, ах, Натали, будет тебе думать о муже, рядом столько необычайных и талантливых мужчин, и кто-то даже из них весьма юн в своем обществе, а значит, есть шанс нового желания… – позаимствовала Идалия Наталии Гончаровой совет.