– Французский аристократ – просто подонок, но жуль ли отягощаться бабником, Саша? Мало ли что сетует народ, половину всего можно пропустить и мимо ушей, – успокаивал его Жуковский.
Бакалейщик принес вторую тарелку супа для Василия Андреевича.
– Что еще будет велено-с? – услужливо спросил официант, глядя на богато одетого учителя русского языка.
– Пару-две… – заискивающе Василий Андреевич покосился на друга, – беленькой?
Пушкин не спешил с ответом. В его сознании было не только предательство со стороны Натальи Николаевны Пушкиной, но и мысль о том, что все последние его произведения никак не могли войти в печать отдельным тиражом книги: «Впрочем, не это главное, Александр…» Он имел постоянно хладнокровный образ и ко всему желание поступать, что бы ни происходило, легкомысленно, и нынешнее положение его сводило в задумчивость. Он выглядел отрешенно. «…Главное для меня, чтобы все решить одним делом. Но как…»
Александр обратил внимание на ожидавшего его ответ официанта.
– Игристого… – попросил он, вспомнив кавказскую гостеприимность, вино зачастую переполняло его от дум, словно перерождая.
– Только игристое…
С виду можно было решить, что Пушкин преобразился и принял окончательное положительное решение. И только Жуковскому была известна натура того юноши, с которым он подружился еще в Царском Селе.
Обедая, закончив трапезу, Василий Андреевич опустошил две стопки, и только ответственное положение сдерживало его от следующего заказа водки. Тогда, когда Александр Пушкин выпил некоторую часть напитка и не доел суп.
– У меня некоторые новости, – сказал Жуковский.
Пушкина всегда вдохновляли такого рода новости. Подхваченный алкоголем, он тут же навострил внимание, хотя и не настолько был внимателен.
– Получил письмо от Гоголя, – сказал Жуковский.
Пушкин тут же утратил свой пессимизм, заинтересовавшись делами их друга.
– Пишет, что скучает по Полтаве, желает вернуться в Петербург, но работа с Данилевским перетащила его из Швейцарии в Париж.
– À, Paris… – удивился Пушкин.
– Да, по какому роду только?.. – задал вопрос Жуковский, обращаясь больше к себе, чем вспоминая содержания письма их коллеги по перу.
– Впрочем, по приезде в Петербург закончит одно, что-то из рассказов о титульных советниках он обозначил… – Жуковский задумался, – Что-то вроде твоего маленького человечка.
Подытожил писатель. Пушкин сделал знак, что понимает его.
– Он собирается заканчивать том поэмы о тех заносчивых помещиках, о которых он упоминал проездом в читальном сквере, помнишь, Александр? – спросил поэт и переводчик своего коллегу.
Жуковский был также критик и публицист, было ощущение, что его сторонник ушел в себя, он облокотился на стул и, о чем-то задумавшись, глядя в пустоту, делал вид, что слушает собеседника. Жуковский продолжал.
– «Мертвые души», – напомнил он Пушкину.
Поэт тут же осознал, о чем говорит его друг.
– «Мертвые души»? Это направление с его пафосным взглядом?! Il me ridicule!2 Василий Андреевич.
Критично, но с дружественным преобладанием Пушкин отнесся к произведению Гоголя.
– Впрочем, Николай Васильевич, как всегда, на редкость утвержден в своей сфере нравственности, – размышлял Пушкин.
– Думаешь, эта книга никогда не будет издана? – спросил его Жуковский.
Пушкин слегка иронично скривился.
– Может… когда… когда у него дела пойдут иначе, чем сейчас.
В иронию слов поэта входило и то, что сейчас период сухости торжеств и застойности литературного жанра в царских покоях. Пушкин, скорее, ориентировался на себя, чем на малую опытность национального гения, как он иногда называл про себя Гоголя, ассоциируя его с величайшим прозаиком культуры Украины. Все больше ориентированного на технологический прогресс, чем на прозаичные творения, отвлекающие своими деталями светские умы от дел, о чем намекнул один раз царь Николай I при встрече с Пушкиным. Отчего тот, пожав про себя плечами, желал видеть себя в тени и только.
Как памятник себе воздвиг я не рукотворный,
И память обо мне останется верна.
Не умолкая, будут литься речи годы…
И будет Пушкин сниться им всегда.
Строки предтечи к стихотворению
«Я памятник себе…». Август 1836.
«Ничего так…» – подумал в тот день на приеме у царя поэт. Он был уверен, что что-либо громкое о себе им будет дано, что его уже ничто не сотрет с истории, так он дорог народу.
Живет пиит, как голос Пушкина…
Сочинял, проходя по коридору Аничкова дворца, разглядывая немые портреты исторических персоналий. Все же, не забывая, что не стоит забывать о милости его судьбы к нему.