Поэт Пушкин тут же отреагировал на увлечение его женой Дантеса, вызвав письмом его на дуэль, и только благодаря его другу Соллогубу дуэль отменили. Утихомирили поэта, подытожив венчанием сестры его жены Екатерины Николаевны с Дантесом. Вечером 4 ноября Пушкин зашел в дом к своему товарищу Владимиру, чиновнику по русской дипломатии, их партнерские связи исходили из департамента Российской Империи. Они познакомились еще после возвращения Пушкина из Михайловского. Соллогуб был в некотором роде редактор отношений между поэтом и царем. И в трудную минуту в удовлетворительной ситуации Александр Сергеевич часто прибегал к его советам. Но в этот день он был решительно настроен. Слухи о том, что Дантес тайно делает знаки внимания его жене, подтвердились случаем. К тому же его негодование росло еще больше с тем, что служащие лица при государе робко замечали об изменах их жен с царем. Конечно, слухи были никакими доводами не поддержанными. Но и не спешившими быть незаметными. В этой очереди никак не хотел быть писатель. Вопреки своему здравому смыслу отнюдь не считал, что это невозможно по отношению к его жене. Однако с объездами-переездами лишь отодвигал он эту мысль. Предел, однако, настал.
В комнате, где родился и вырос чиновник, было светло, дневной свет шел через арочные окна, но уже вечером комнату освещала круговая люстра из подсвечников под потолком в колбах, за освещением которой следила прислуга. Пушкину нравилась такая обстановка, напоминая чем-то обширность Вселенной, он также со временем планировал такую обстановку после того, как уладит дела в Москве. Чаадаев, его друг, предложил поселиться ему вскоре там со своей семьей, и в 1840 году Александр Сергеевич планировал быть поближе туда, где бы он продолжал мысль о «Полтаве», написанной в 1828 году, где главной сюжетной линией было бы жизнеописание Петра I и память о двадцатилетней войне России со Швецией.
Соллогуб решил не приглашать поэта в свой кабинет, там после неудачной перекладки камина в комнате присутствовал запах гари, что прогнало бы рогоносца, сам хозяин ни с кем туда не заходил, это были его личные апартаменты, как комната личного отдыха.
– Не стоит, дорогой Александр Сергеевич, – Владимир Соллогуб был младше Пушкина, но его манера уже была требовательна к самосознанию, – это провокация со стороны Дантеса, он разжигает политическую инициативу, не более.
Он сам разжег свечи на камине, стоявшие в ряд. Пришел служитель, проконтролировал затухавшее пламя огня. Однако кто и мог содействовать сейчас вздорному драматургу, так это сдержанный, но привыкший к бреду лиц великих и выполнению их затей.
– Мне нужно стреляться, – нервничал Пушкин и сказал так, когда истопник-служитель покинул комнату, Соллогуб впервые посчитал, что серьезные романтические отношения с детьми ему заводить еще рано.
«Снова?!» – задумался Соллогуб.
– Помилуйте, Александр Сергеевич, в который раз мне известно о ваших свойствах таким образом прибегать к таким наказаниям, – Соллогуб понял, что от него требуется, ему нужно было отговорить поэта от затеи, столь опасной для карьеры.
Пушкин глядел на него, у него не было слов от негодования.
– Ну, сделаете выстрел, раз-два, потом развод? – Соллогуб был прямолинеен.
Иногда поэт не понимал ход его мыслей, что чем-то отрезвляло Пушкина от своих тяжелых мыслей.
«Причем тут развод?..» – формулировал слова Пушкин.
– Володя, этот выскочка Дантес, он давно у меня на хвосте, напирает и напирает! Теперь из-за моей жены решил стреляться на виду у ребенка! – пытался достучаться до друга Пушкин.
Соллогуб думал.
– Ребенка!.. – далее углублялся в мысль Владимир Александрович, на лице нарастала улыбка.
Он неотрывно смотрел на собеседника, тот внимал ему, как что-то затронуло вдруг драматурга, разбудив его товарища.
– Он сам как ребенок. Я тебя умоляю, Александр Сергеевич, дорогой! – пытался вразумить его прозаик.
В этот же миг пылкость поэта куда-то исчезла, он едва пытался ее сохранить.
– Я не понимаю, чего тут смешного? Он решил стреляться! Это ребячество. А вот Наталья Николаевна посчитала меня немыслимым повесой при моей неопытности, и это мягко сказать. Мне не дано быть в гусарских эполетах, что здесь такого, пришлось сказать ей, что она чересчур в своих высказываниях. Что, опять меня вызовешь на дуэль, Александр Сергеевич? Я к Наталье Николаевне при всем уважении, но с легкостью вести речи вашей супруге, мой друг, тоже, знаете, нужно уметь держать себя… А что этот пасквиль… рогоносца, —последнее слов произнес поэт едва слышно, словно стесняясь его.