Денег у Пушкиных было мало, на налоги, пожертвования по венчанию в обеих церквях, на это мероприятие им выделили мать и тетка Натали, уступив поэту. Он лик Отечества, он, значит, прав.
Свадьба планировалась публичной, открытой, от жениха – по католическому обычаю, венчание начиналось с Дантеса в церкви св. Екатерины.
С площадки горделивый взгляд словно вытолкнул Пушкина, не произнося ни слова, он все же принимал нелепость случая в доме Полетики, поэт и сам был пылко влюблен в юности и, разочаровавшись в женщине, которая была старше его, пытался простить француза. Проводил его молчаливым приветствием, и они разошлись. Беременность Екатерины, открывшаяся на время помолвки Дантеса и Катерины Гончаровой, оказалась неудачна. Дантес считал, что беременность Екатерины была от некоего кадета, с которым Жорж Дантес видел ее на балу, она оказалась ложной, отчего поручик желал поговорить с Пушкиным о скором венчании, но, встретив холодность его в доме на Фонтанке при их случайной встрече, стал дожидаться до времени на начало недели первого месяца 1837 года.
Прошел декабрь, в Новый год Пушкин планировал отъезд в Москву к Вяземскому на период свадьбы, но изменил решение.
У супругов на тот момент не утихало безмолвие ревности Пушкина. Рождался новый переворот, оборвавший дни поэта, драматурга и писателя, редактора журнала «Современник».
После дня свадьбы 10 января 1837 года наступила пятница, счастливые молодожены должны были отправиться до двадцатого числа на родину Екатерины Николаевны, ныне Дантес. Неожиданная хворь по приезде в поместье Кариан заставило вернуться новую чету обратно в Петербург. Освобожденный от праздных дел Пушкин в последнее время стал появляться на балах, зачастую с Данзасом, Жуковским, нередко навещая с друзьями Ивана Крылова. По приезде юного Карамзина, остановившегося в Адмиралтейском районе, в доходном доме, отправился 25 января к Жуковскому, отметив одну из публикаций литературного листка «Московской ведомости». После чего Жуковский в одиночестве с Пушкиным решает о чем-то с ним поговорить. Накануне он общался с юным Карамзиным, отчего спешил встретиться со своим другом по Царскому Селу, но, скорей же, просто поделиться новостью, удивив, и узнать его реакцию. Поводом для встречи была публикация литературного листка в «Московских ведомостях». Итак, встретившиеся друзья далее после трактира отправились на квартиру Ивана Крылова, давнего их друга и почитателя. Зная о безразличии к светским делам баснописца, Жуковский рассчитывал, что их тайны не уйдут за пределы его комнаты.
Снова у Крылова
– Ха-ха-ха, – Александр Сергеевич был навеселе.
Случай, произошедший с Крыловым на его родине, забавил поэта.
– Иван Андреич, а вы еще тот шутник. Нет, с вами не соскучишься, – сказал Пушкин.
Жуковский, наблюдая за редактором басен Крыловым, не мог перейти к главной теме.
Он еще подлил в чарку водки.
– Мастак, прям дело мастак, – радовался Пушкин, у него появилось настроение, – ну а вот скажем, «сказ» и «небывальщина» – как вам разложить такое? – спросил Пушкин.
– Ну, можно случившееся, – подумав, сказал Крылов.
Пушкина вновь позабавил ответ Крылова, Жуковский только ухмыльнулся.
– Ох-ох-х, эй. Ну а как басни твои, Иван Андреевич? Новое что-нибудь наскреб? – поинтересовался у него Пушкин.
Кресло, на котором сидел поэт, казалось единственным местом, что в удрученный быт баснописца вносило изысканность комнаты.
– Я бы посоветовался бы с тобой, Саша, – сказал вдруг Крылов, – ту басню о двух извозчиках не додумаю никак, что-то стих не ложится.
– А о чем сие нравоучение? – заметил, улыбаясь, Пушкин.
В самом деле Иван Крылов жаждал, когда гости разойдутся, но гнать не мог лишь потому, что редко кто приходит сюда, а тут сам критик и публицист перед ним.
– Та… о двух… один спорит, что у него табун не прокормить, но хвалится, – наклонился для убеждения к Пушкину Крылов, – мол, не подведут…
Имея в виду, что больше всегда лучше, чем мало.
Подмигнул он заговорщицки. Пушкин понял Крылова на свой манер, расхохотался.
– Ну а второй что же? – спросил он.
– А то, что у него по численности мало, но всегда в сытости… ну мол, дольше протянет. А вот первый только позря лошадей губит.
– То есть? – спросил Пушкин.
– Ну что имеешь: большее – оно ли надо, ведь когда меньшее, гораздо лучше хранить, – пояснил как мог Крылов, он сам до конца не мог разъяснить, что хочет высказать в этой басне, он разъяснялся только стихами.
Это рассмешило поэта. Жуковский, вникая в басню, решил отложить разговор на потом. Он опустошил чарку, прежде столкнув ее с друзьями. Пушкин пропустил.