В словах свободы треплет муза,
И она одна мне навсегда.
Я не ищу в себе забвенья,
И не оспаривай творца.
«Нет, эти строки надо переделать», – размышлял Пушкин в преддверии новых идей о повести престолонаследия.
Старинный друг Пушкина Жуковский воспринимал слова поэта если не как великого гения, писателя, то лучшего редактора его переводов, к которым он давно не притрагивался. Глядя на соседа по столику, у него не было желания показывать на людях быстротечной формы жизнедеятельности, как он отмечал про себя людей пьющих и ведущих беззаботный образ жизни. Но и пропустить лишнего, хотя бы еще три стопочки беленькой, не отказался бы.
– Крылова давно не видел, Александр Сергеевич? – заискивающе спросил Жуковский, заведомо уже ориентируя его на продолжение распития.
– Иван Андреевич, кстати, как поживает? – как бы невзначай спросил Пушкин.
– Очень замечательно! – сказал захмелевший Жуковский.
– И у меня сего дня выходной вплоть до третьего дня, – сказал Василий Андреевич, слегка наклонившись вперед к собеседнику.
Он уже засунул в жакет руку, чтобы достать оттуда бумажник.
– У Александры Федоровны, да продлятся ее дни, – произнес заговорщицки негромко он и снова выпрямился и вытянулся на стуле. – Весьма хорошие дни. Я все потом подробно расскажу, но так… – поправился он, – как бы между прочим…
Веселый нрав Жуковского малость преобразил Александра Сергеевича, хотя он не сопротивлялся выпивке, был больше против. Но давний компанейский их друг, который питал признание к его творчеству, как никогда, казалось, был нужен для получения его внимания, причем Крылов редко принимал алкоголь, он весьма значительно будет оценивать его творчество.
– Итак, едем! – подумал про себя Пушкин.
Когда Жуковский уже позвал полового, назвав его европейским названием официант, что весьма сошло бы для их заведения с весьма прилично расставленной утварью, он рассчитался с ним, и, накинув шубы, они отправились к выходу. Немного померзнув на выходе, Василий Андреевич молча ловил взгляд Пушкина, ища в нем со времени выхода намек на то, чтобы они разошлись по домам. Но Александр Сергеевич, однако, наперекор судьбе медлил. Наконец они поймали закрытую двуколку и направили извозчика на Томазов переулок за три квартала от их места встречи.
О приходе Пушкина с Жуковским Ивану Андреевичу Крылову сообщила Сашка, юная служанка баснописца, девушка двадцати лет. В его комнате было уютно и просторно, все сохранилось с той поры, когда он переехал сюда из Брянской области.
– А у тебя, дорогой Иван Андреевич, ничего и не изменилось после наших последних встреч, – сказал Жуковский, разглядывая обстановку, сравнивая ее со встреч поэтического кружка.
Все те же два кресла, камин, тумба над камином, на ней старомодные часы, в другие комнаты они никогда не проходили. Пушкин, как всегда, проигнорировав предложение Крылова сесть на кресло, встал у тумбы с камином. Пришла Саша, принесла подсвечник со свечами.
– Сашенька, – обратился Крылов к девке, – будь добра, принеси нам можжевеловой по наборчику.
– Хорошо, – ответила девушка.
Она была ласкова и услужлива. На ней не было рабочего платья горничной, на удивление Жуковскому, но обычное холопское одеяние. Пушкин находился в своих раздумьях.
Налили, распили, пообщались о поэтических взглядах, затронув произведения новых публицистов в «Современнике». Александр Сергеевич, как всегда, был на редкость склонен к употреблению, и все же затронутая Жуковским тема о письме, направленном неким французским корнетом кавалергардского полка жене Пушкина об их тайных встречах, раздулась в свете как о рогоносце Александре Сергеевиче.
– Этот поручик – просто подонок, – проговорил вслух Иван Крылов.
В его руке был приготовлен небольшой фужер, наполненный наполовину полугаром3. Тут же между креслами у камина стоял столик, на нем закусочные яства, принесенные Сашей.
– А что это ты так, Иван Андреич, со служанкой ласков? – спросил его Жуковский, когда девушка скрылась из комнаты.
– Уж не роман ли у тебя с девицей? А? Иван Андреич? – шутил Жуковский.
Крылов молчал, он, не сдерживаясь, наполнил из баронина свой бокал, не дожидаясь других, и выслушал друга.
– Нынче с холопками хлопот наберешься, чуть что – сразу к царю! Вспомним декабристские волнения в 25-м: у одного купца три или пять девок попортили фамилию, не помню, за что, собственно, и увезли по смягченью, так сказать. Попал просто… под одну гребенку. Да ладно! Бог с ними, ты вот, Александр… – Жуковский обратился к Пушкину.