Снова принесли водки, пива. Посетители выпили.
— Ну, в добрый путь! — крикнул Абашкин.
Панич, сдувая пену, легко выпил первые две кружки...
После третьей он взялся за сердце. После шестой оглядел всех помутневшим взглядом и тихо спросил:
— Минуты две передыху дадите?
— Отдыхай! — загудела толпа.
«Здорово играет, артист!» — восхитился Левка.
— Не осилит! — обрадовался толстяк.
— Осилит! — возразил кто-то.
Поднялся страшный шум. Абашкин суетился больше всех. Он заказал еще водки, пил, чокался со всеми направо и налево, заключал новые пари. Страсти разгорались.
— Две минуты прошло! — крикнул толстяк. — Пора!
Панич поднялся со стула, не спеша, отдыхая после каждого глотка, выпил три кружки. Десятую пил медленно, с остановками, маленькими глоточками. Наконец он сделал последний глоток и с трудом опустился на стул. Посетители кричали, хлопали в ладони, стучали ногами. Толстяк лез целоваться.
— Денег не жалко за такое удовольствие! Качать его!
— Качать!
— Нет! — закричал на всю пивную Левка. — Помрет он! Не дам брательника! Не дам!
— Прав пацан! Нельзя качать! Смертоубийство может случиться!
Панич вышел в туалет и вскоре вернулся.
— Вылили? — поинтересовался шепотом Левка.
— Все в порядке! Смотри, что сейчас будет! — тихо сказал Панич и закричал на всю пивную:
— Внимание! А что, если бы я выпил еще десять кружек без остановки, одну за другой, в один присест, не сходя с места?
— Спятил!
— Обалдел!
— Совсем окосел! И так еле живой!
— Новое пари! Новое! — засуетился Абашкин.
— Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса! — завопил толстяк. — Ставлю пиво и еще столько же!
— Это мало! Удваивай ставку! Гони монету!
— Согласен!
Принесли пива. Панич бодро встал, разом выпил десять кружек. Толпа ахнула. Замерла. Панич получил деньги и под изумленными взглядами вышел из пивной. Левка с аквариумом — за ним.
Купив ботинки, они отправились на розыски Абашкина.
Сильно захмелевший жонглер стоял неподалеку от рынка рядом с женой Валерией. Она тащила его за рукав.
— Пошли домой, Паша! Еле на ногах держишься!
— Отстань!
Увидев Левку и Панича, он радостно сообщил заплетающимся языком:
— Потерял белила! А знаешь, почему? Потому что неизвестно, кто из нас больше выпил!
— Пошли домой, Паша...
— Отстань, Валера!.. А ты, Панич, вылил обратно пиво-то?..
— Конечно. Сразу же.
— Ну и дурак! Я бы ни за что не выливал, — с трудом выговорил жонглер, покачнулся и затянул: — «Бывали дни... веселыя... гулял... я молодец...»
Глава V
Большие перемены
Левка сидел совершенно убитый: вернувшись в Уральск, он узнал, что Дойнов больше не берет на гастроли Сабину.
— Ты чего? — спросил Дойнов, входя в комнату. — Чего нос повесил?
— Сабину жалко. Переживает...
— Ишь ты! Жалко! А чего ей переживать? Матроску же я назад не отымаю! И какую матроску! Почти совсем новую! Пускай ходит!
— При чем тут матроска? Ей артисткой стать хочется!
— Кому же не хочется красивой жизни? Только у меня не лазарет и не богадельня! Разве это дело, чтобы у акробатки голова кружилась? Пусть в балет идет! И вообще, ежели в человеке сидит хворь, так дома надо отлеживаться. Ты выдержал срок, она — нет. Сколько времени кормил, поил, обувал, катал — хватит! Вернется в детдом. Совсем неплохо. Я же заранее предупреждал, никого не обнадеживал, верно?
— Предупреждали... Все равно жалко...
Левка пошел в детский дом.
— Выйдем поговорим, — сказал он Мише Кацу.
Они вышли на пустынную улицу.
— Прошу тебя, помогай Сабине... Во всем помогай, обещаешь?
— Клянусь!
— Вызови-ка ее.
На крыльцо вышла Сабина, увидела Левку, подошла к нему. Они стояли и молчали. Сабина заплакала. Левка погладил ее по плечу, не зная, чем утешить. Почувствовав, что вот-вот разрыдается сам, проговорил с трудом:
— Ну... ладно тебе... хватит...
Она порывисто поцеловала его в щеку, взбежала на крыльцо, крикнула:
— Будь счастлив, Левка! — и скрылась за дверью.
Левка слышал, как простучали ее тяжелые башмаки по лестнице. Он еще долго стоял внизу у забора, потом вздохнул и медленно зашагал прочь...
Бригада выехала на гастроли. Сборы были безрадостными. Все ходили мрачные: денег нет, нечего есть, нечего продать.
— Что бы мне загнать? — рассуждал Абашкин. — Ничего не осталось... Разве вот чемоданчик?..
Он показал Левке небольшой чемоданчик, оклеенный линялым дерматином, разукрашенный изнутри вырезками из старых цирковых афиш и программ, фотографиями артистов, полуобнаженных красоток, рисунками лошадей.