Ишлоник обнюхал его, смешно завилял обрубком хвоста и направился к белому першерону в коричневых яблоках. Лошадь обрадовалась, приветственно заржала, затрясла гривой, опустила морду. Собачка принялась нежно лизать языком ее гладкую бархатную кожу. Лошадь заржала так, словно ей стало щекотно, дернула головой, запрядала ушами, ласково, осторожно прихватила собачку за ухо своими сухими теплыми губами. Собачка притворно зарычала, вырвалась, отскочила от нее, весело помахивая коротышкой хвостом, припала на передние лапы, отчаянно затявкала. Лошадь вытянула шею, опустила голову совсем низко, тихо, призывно заржала, нетерпеливо застучала копытом об пол.
— Спокойно, Магнит! — окрикнул старый конюх. — Тихо, Ишлоник!
Животные не обратили на его слова никакого внимания. Левка широко улыбался, не сводя глаз с четвероногих друзей.
Пробежала костюмерша с ворохом пестрых костюмов. Волжанских все не было. Где-то далеко-далеко заплакала скрипка.
Обитатели конюшни прислушались, замерли. Молодые конюхи прекратили вычесывать перхоть и стучать щетками, женщина опустила переднюю ногу Огонька на тумбу, собака и лошадь бросили игру. Только медведь по-прежнему сопел и раскачивался из стороны в сторону.
— Сам сочиняет… — послушав немного, вздохнула женщина. — За душу берет… Молодец, Мусью…
— Кто?
— Мусью. Коверный.
— Знаю, что коверный. Только он не Мусью, а Мусля. Так по-русскому будет правильнее, — серьезно заметил ворчун конюх.
Музыка неожиданно оборвалась на середине мелодии. Все послушали еще немного, но скрипка молчала. Опять застучали по полу щетки, женщина и ворчун-конюх занялись ногами Огонька, Магнит и Ишлоник возобновили возню.
— Ишлоник, домой, к мамке! — раздался строгий голос с едва заметным грузинским акцентом, и собачку словно ветром сдуло.
Левка увидел элегантно одетого стройного мужчину с седыми висками. К лацкану его пиджака был прикреплен орден Трудового Красного Знамени.
— Здравствуйте, дядя Цхома! Здравствуйте, дядя Алекс! — раздались приветствия со всех сторон.
Дядя Алекс пожал всем руки. Заметив медведя, он рассердился, попросил позвать какого-то Гусарова. Появился геркулес, одетый в старый малиновый мундир с золотыми нашивками и пуговицами.
— А еще старший ассистент коллектива! Как же так можно? — с упреком сказал дядя Алекс. — Сколько надо повторять, что медведи должны находиться в клетках!
Гусаров смутился.
— Он же как дитя, товарищ Цхомелидзе… Мухи не обидит…
«Так это же знаменитый артист…» — поразился Левка.
— Все до поры до времени! Страшнее зверя в природе нет. Львы, тигры — котята по сравнению с медведями! — сказал Цхомелидзе.
Артист смело подошел к медведю, угостил его сахаром, похлопал по морде. Медведь привстал, обнял его за плечи, лизнул в нос. Цхомелидзе рассмеялся и вместе с Гусаровым водворил зверя в клетку.
В присутствии знаменитого артиста Левка чувствовал себя маленьким мокрым мышонком. Неожиданно Цхомелидзе обратился к нему своим приятным голосом:
— К Волжанскому, мальчик?
Левка хотел ответить, но, смутившись, только кивнул головой.
— Не холодно тебе так налегке?
— Ничего… — еле выдавил из себя Левка. — Жить можно…
Артист внимательно посмотрел на Левкины резиновые тапочки и скрылся. Левка глянул себе под ноги. Повсюду, где он ступал, резко отпечатались следы босых ног. Мальчик чуть не расплакался.
«Он понял, что тапочки для блезиру… Одни верха… Грязный… Драный… И трусы рваные… И бандаж забыл… И поясницу ломит… Как просматриваться?.. Может, убежать?..» — подумал он.
Послышались шаги и оживленный разговор. Появились пианист, Цхомелидзе и два молодых человека.
Левка обмер. Он тут же узнал братьев, что вступились за него в поезде.
Пианист представил Волжанских.
— Я… Мы знакомы… Семь рублей вам должен… — Левка опустил глаза, снова заметил след босой ноги, быстро наступил на него, оставив новый след, покраснел. — Я… отдам…
Братья переглянулись. Владимир сказал:
— Это ошибка. В первый раз тебя вижу А ты, Коля?
— И я впервые, — не моргнув глазом, ответил Николай.
— Как же… В поезде… — растерянно возразил Левка, — у вас еще есть жена…
— Есть жена, но это просто совпадение. И вообще мы не поездом приехали, а на самолете прилетели… Верно, дядя Цхома?
— Как же не верно, когда я вас встречал на аэродроме, — кивнул Цхомелидзе. — И вообще пора! Человек волнуется, просматриваться пришел, а мы тянем. Идите-ка готовьтесь!