Венера подняла ногу, сняла ею маску.
— Сандро! — радостно воскликнул Левка.
Сандро положил ногой маску на пьедестал, легко соскочил с него, побежал навстречу Осинскому.
Они забрались в укромный уголок на конюшне, и Сандро рассказал о смерти Сабины.
— А что с младенцем? — спросил Левка, помолчав.
Сандро тоже долго молчал, теребил подбородок пальцами ноги. Сказал, вздохнув:
— Никого вокруг не было… Как я могу ему помочь?.. Лежит он… Кричит… Носиком в землю уткнулся… Что мне делать? Повернул я его ногой, личиком вверх и вперед… Шах за мной не полетел, так и остался с Сабиной, как ни манил его…
Дадеш достал кисет, оторвал газету, отсыпал самосаду, ловко, обеими ногами свернул самокрутку, заклеил, чиркнул спичками, закурил, дал закурить Левке.
— Ну, иду я, стало быть… А он кричит… Иду, а совесть мучает… Не выдержал… вернулся… Взял его за шкирку и запрыгал на левой ноге. Устал сразу… Задыхаюсь… Переменил ногу, запрыгал дальше на правой… Потом в зубах нес… Не смог бросить… Еле дотащил до станции, отдал какой-то старухе… Самолеты опять спустились метров на сто и по публике: «Т-р-р-р-р!» За каждым человеком гнались, сволочи!.. И старуху убили и ребеночка… Не суждено, значит… Понятно, да?..
Он помолчал, снова свернул цигарку.
— Иду темным лесом… Кричат: «Ой-ой!» Из деревни бегут люди: «Герман вошел!» Надо бежать… Иду назад овражком. Сидит какая-то сволочь, фонариком сигналы подает, слышишь? Был бы ножик у меня или хоть камень… Под ногами мягкие листья. Нечем ударить. И еще босой ведь… Эх, пожалел я тогда, что туфли выбросил… А он вооружен. Но все равно до сих пор себе не могу простить, что смалодушничал, не стал драться.
Сандро задумался.
— Ну, а дальше что было?
— Добрался до Могилева. А его вот-вот возьмут… Пальба, дым! Все горит… Дошел до железнодорожной будочки. Хороший такой старичок там сидит. «Поезда не будет?» — спрашиваю. «Почему не будет? Будет! Поспи тут, отдохни, я разбужу».
Устроил меня в товарный вагон. В нем раненые. Прямо на полу. Я еле запрыгнул. Поехали. Сесть негде. Стою. В ногах крепатура страшная. Началась бомбежка. Я кое-как выпрыгнул… Кругом стоны, крики… Раненые, представляешь?.. Добрался до Тамбова… Ноги побитые, грязные, опухшие… Есть хочу — сил нет! Я к одной девушке: «Нельзя ли мне дать кусочек хлеба?» Она дала. Я около забора сел. Сижу, а кушать не могу: лапы грязные, и потом кругом народ. Прихожу в исполком, прошу отправить в Куйбышев. Там цирк. А мне какой-то тип предлагает: «Цирк подождет! В колхозах люди нужны!» Я говорю: «Как же я смогу в колхозе работать?» — «А что вы в цирке делали?» Я не стал объяснять, что рисовал, стрелял… Говорю: «Антипод работал. Бочки ногами кидал». — «Вот и в колхозе будете кидать!»
И смех и грех… Вмешался старший, отправил до Саратова. Оттуда в Куйбышев… Свет горит, нарядные люди ходят… Чудно!.. В общем до цирка добирался я месяц и семь дней. Лохмотья висят… Бородища выросла… Не узнали меня… А как узнали, в слезы, Левка… Только один дурак спросил: «Тебе ничего не жалко из барахла, что осталось в Минске?» Я лично ничего не жалею… Только банку белой черешни… Купил накануне. Мировые консервы, слышишь? Так я не успел ни одной ягодки оттуда съесть, представляешь? Дело не в том, я шучу, конечно, Левка…
Глава четвертая
Прощай, цирк!
«Юного Фрица» артисты репетировали с увлечением, но премьера не состоялась: осенью 1942 года враг пробивался в низовья Волги, на Кавказ, подходил к Сталинграду Насмешливый, иронический спектакль, к сожалению, с каждым днем становился все менее и менее актуальным.
Новая программа начиналась большим патриотическим прологом. Заслуженный артист РСФСР клоун Леон Танти с лестницы, на которой была выстроена вся труппа в красочных костюмах, читал стихи, написанные С. Я. Маршаком:
После конца представления Владимир и такой же фанатик-эквилибрист Михаил Егоров изобретали головокружительные трюки, дружески соревновались за кулисами. Левка и Сандро присутствовали на всех этих ночных репетициях.