— Разберете пушки, — давал указания начальник технической службы, — вместо заводской смазки поставите зимнюю. Дело несложное. Все. Действуйте.
Приказал и ушел.
Ребята из расчета Осинского тут же принялись за дело, старались до седьмого пота, разобрали почти всю пушку.
— Надо разбирать дальше, а, Лева? — спросил его кто-то из ребят. — Тут какие-то пломбы стоят. Может, начальство подождем?
— Сейчас поглядим, — ответил Осинский. — Гм-м… По-моему, надо разобрать и дальше. Это же тормоз отката. В нем веретенное масло. Все ясно как божий день!..
— Откуда ты все знаешь?
— Отец у меня был военный. Так будем разбирать? Или сдрейфили?
— А собрать сумеем? — неуверенно сказал Иван Иванович. — Ясно-то ясно… Божий-то он божий… А может, подождать?
— А чего ждать? Проявим инициативу. Все смажем до мелочи. Знаешь, как здорово будет работать!
— Ну, давай проявим… Разве мы против?
Пушку разобрали до последнего винтика. Подошли командир полка, Горлунков и начальник технической службы.
— Как дела, товарищи новобранцы? — спросил командир полка.
— Полный порядок, товарищ подполковник!
— Орлы! — похвалил начальник технической службы и расплылся в улыбке.
Командир полка тут же увидел разобранный тормоз отката, и лицо его вытянулось.
— Кто разрешил? Кто позволил снимать пломбы? Это же подсудное дело.
— Никто не разрешал… Я сам это сделал… — побледнев, выйдя из строя на шаг, сказал Осинский.
— Да понимаешь ли ты, что испортил орудие? — подполковник из себя выходил.
— Тормоз отказа собирается опытными мастерами. Под определенным давлением, — жарко объяснял начальник технической службы.
— А вы предупредили ребят? Куда вы смотрели, товарищ начтехслужбы? — накинулся на него командир полка.
Он долго еще отчитывал и начальника технической службы и Осинского. В скверном настроении уселся Левка у разобранной пушки. Опечаленные ребята закурили, глядя вслед командирам.
— Вот натворили дел…
— Ничего, кажется, выход есть, — сказал Осинский и поднялся.
— Ты куда?
— В мастерскую слетаю. За манометром. Уговорю воентехника, создадим давление, какое надо.
Создать необходимое давление помог воентехник. Все остальное ребята сделали своими силами.
На вечерней поверке ребята выстроились в четыре шеренги от входа в сторону клироса.
Вошел командир полка. По его лицу прочесть что-либо было невозможно.
«Накажет… Точно…» — подумал Осинский и тут же услышал команду:
— Осинский! Шаг вперед!
Он четко отпечатал шаг. Командир полка подошел ближе.
— За разборку пушки без разрешения командования объявить выговор.
«Слава богу…» — отлегло от сердца у Осинского.
Подполковник продолжал:
— За инициативу, проявленную при сборке орудия, объявить благодарность…
— Служу Советскому Союзу!
— Встать в строй!
Обучение в артшколе закончилось. Накануне отъезда на фронт в монастыре состоялся прощальный вечер. Толстый и усатый начхим приволок откуда-то облезлый старенький патефон с одной-единственной иглой.
Как только он стал закручивать «Любимый город может спать спокойно», «Саша, ты помнишь наши встречи?», «Брось сердиться, Маша, ласково взгляни» и «Выходила на берег Катюша», всегда выдержанный Осинский кинулся к нарам, вытащил из своего сидора трубу и под восторженные «ахи» и «охи» начал подыгрывать мелодии и «Маши», и «Саши», и «Любимого города», и «Катюши».
Он играл до одурения, до тех пор, пока не пересохло во рту и не распухли губы. Потом его сменил развеселившийся начхим и играл на трубе лезгинку, а Левка, взяв в зубы алюминиевую ложку, крича «асса!», танцевал и прыгал вокруг костра, как самый заправский горец.
— Не жаль, ребята, покидать Коломну? Ведь как-никак альма матер? — спросил комбат Горлунков.
— Не жаль! Не жаль! Ведь на фронт едем?
— На фронт, артиллеристы. На фронт.
Глава шестая
В Рязани
Из окон казармы видны орудия в маскировочных чехлах. На них садится снег, ласковый, легкий и пушистый. Стоит только взглянуть на белые пушки, сразу становится холодно. А каково прикасаться к ним на лютом морозе?
Осинский пушек не видит. Они за забором. Ему видна только пустынная ночная улица, занесенная снегом. Очень холодно, и хочется спать. Это плохо: он ведь только что заступил на пост.