Ему еще повезло. Пост у штаба считается самым легким.
Левка зевнул, поежился, передернул плечами, крепче сжал в руке винтовку. Совсем вымотали учения. А по вечерам еще нужно дежурить, перечерчивать схемы, готовить рабочие карты. И сегодня, после возвращения из караула, придется немного почертить. Просил сам командир батареи лейтенант Горлунков.
Левка снова зевнул, следя за медленным полетом снежинок…
Снег шел весь декабрь, январь, февраль… Давно уже полк покинул Коломну, стоял на обороне Тулы, отправился было на Сталинград, и вдруг по дороге срочный приказ:
«Артиллерийскому истребительному противотанковому полку резерва главного командования расквартироваться в военном городке в Рязани».
Цель — освоение новой техники. Вместо сорокопяток семидесятишестимиллиметровки. Отличные пушки, отвечающие современным требованиям войны.
Не сравнить красивые, чистые, теплые кирпичные двухэтажные корпуса со стареньким, промерзшим, закопченным монастырем. А все равно жалко Коломну. В ней и присягу ребята принимали и обмундировали их там в так называемое «бэу» — «бывшее в употреблении».
Теперь в армии новшество — форма с погонами. Это обмундирование куда наряднее, а все равно с теплотой вспоминаются полученные впервые, пахнущие дезинфекцией гимнастерки, шинели и стеганки, пробитые пулями, прорванные осколками.
Непривычны еще ребятам погоны. Чем-то смахивают на царскую армию. (Сколько споров было!) Непривычно и то, что красноармейцы стали солдатами, а красные командиры — офицерами…
Но некоторые щеголи уже пристроили под погоны жестяные полоски. Так красивее: погоны не мнутся. И Осинский не устоял. Сразу же, как только получил звание ефрейтора, приладил к погонам канты из красного трофейного телефонного кабеля — выклянчил у связистов, изготовил нарядные лычки, металлические вкладыши.
Звание он получил совсем недавно здесь, в Рязани. А во время боев под Тулой был еще обыкновенным, рядовым красноармейцем. И кажется, что давным-давно был тот бой, после которого он очнулся в санитарном У-2 и двадцать девять дней провалялся в московском госпитале с тяжелым ранением плеча…
Дверь штаба отворилась, и из нее вышел лейтенант Снежков. Они недружелюбно посмотрели друг на друга.
«Интересно, куда это он на ночь глядя попер? — подумал Осинский. — В штабе еще работают. А может, это он за водкой? Сверток какой-то под мышкой тащит. Наверное, хлеб и сахар. Будет выменивать, гад».
Осинский и Снежков не выносят друг друга. И не только Осинский — все солдаты не уважают и не любят самодура лейтенанта.
Дело было еще в Коломне. Снежков дежурил по столовой. Добавку у него можно выклянчить только одним способом:
— Дебе можно, товарищ старший лейтенант? — подходит с котелком первый.
— Гм… — прячет самодовольную улыбку Снежков. — Я, правда, еще не старлей, но можно.
Подходит второй:
— Дебе можно, товарищ капитан?
— Гм… я, правда, еще не капитан, но давай котелок! Готовь, боец, ложку к бою!
Осинский же или просто лейтенантом называет, или вообще никак:
— Дебе можно?
— Хватит с тебя! В другой раз подходишь. Я те что, слепой?
— Ну и жлоб Ваня, — сказал как-то Осинский ребятам, возвращаясь к столу с пустым котелком.
Это услышал Снежков. Услышал и запомнил. В тот день ничего не сказал. Решил подловить на чем-нибудь. И подловил.
Как-то Осинский дежурил по казарме. Снежков кошачьей походкой вошел в комнату. Осинский не заметил, стоял на корточках спиной к двери — растапливал печку.
— Дежурный, почему не докладываешь? На «губу»!
А недавно произошло следующее.
Снежков дежурил по полку. Осинского назначили охранять самый дальний склад боеприпасов. Вечерело. Выл ветер, мела поземка. Осинский увидел Снежкова.
— Стой, кто идет?
Снежков молчал. Шел прямо на Осинского.
— Стой, кто идет?
Лейтенант ничего не ответил. Осинский щелкнул затвором.
— Стой, стрелять буду!
— Я те выстрелю…
Осинский выстрелил вверх.
— Ты что, обалдел? Это же я, Снежков, дежурный по полку. — И матом.
— Ложись! — крикнул Осинский. — Застрелю как собаку!
Снежков лег, крикнул:
— Ты, психа! Сейчас же вызывай начкараула!
— Не слышно будет. Пурга. Лежи давай! Сам психа!
Лейтенант пролежал на снегу лицом вниз довольно долго. Стало совсем темно. Пришла смена. Осинский доложил. Снежков идти пешком отказался.
— Несите меня! Несите прямо в санчасть! А его, сукина сына, — на «губу»! Он меня обморозил.